Изящный стиль работы
Шрифт:
Фримен скучал, листая старенький журнал.
— Когда приступим? — спросила Лиза.
— Хоть сейчас…
— За-ме-ча-тель-но! Кстати, что там с матерью Ардасовой?
— Ардасова Елена Тимофеевна проживает на улице Тараканова, в доме номер пять, — скучным голосом проговорила я. — Как втереться к ней в доверие, я еще не придумала. Но подозреваю, что лучше Фримена это никто сделать не сможет…
— Почему? — обиделась Лиза, которая ужасно любила втираться в доверие. — У Фримена вид не стандартный… А, как я понимаю, наша Елена Тимофеевна отличается средней
— А Фримен действует на женщин, как валерьянка на котов, — настаивала я. — Ну, если у него не получится, пойдешь втираться в доверие ты…
— Ладно, — вынуждена была согласиться Лиза. — Заодно Фримен сможет прощупать ее духовно!
— Нет уж, — испугалась я. — Давайте действовать старыми, дедовскими способами! Без этих ваших «духовных собачеств»!
— Боже! — воззвала к небесам Лиза. — Подумать только, как этот скучный тип Лариков умеет подчинять себе даже неординарные натуры! Во что ты превратилась, Данич! Мне страшно за тебя…
— Ну, ты с ним теснее контактируешь, поэтому опасайся лучше за себя, — ответила я. — Все, кончаем наше производственное совещание и по коням…
Конечно, Ларикову пришлось выслушать от нас святую ложь про несчастную Рамазанову, которая рисковала прожить день без нашего внимания, и мы вылетели на улицу, дабы начать осуществление нашего гениально-интриганского плана.
У нас получилось трое на трое. Фримен отправился к Ардасовой, Лизе достался Старцев, поскольку его дом располагался неподалеку от рамазановского, а Лиза собиралась все-таки краем глаза взглянуть на нашу подшефную.
— Он же отчеты требует, — меланхолично сообщила она мне, — значит, надо что-то насочинять… А сочинять просто так я не умею. Мне нужен какой-то толчок. Например, Рамазанова вышла из дома, приодевшись в яркое полосатое национальное платье… Значит, она направила стопы к дорогому ее сердцу человеку.
Я попыталась было робко возразить, что и я смогу что-то насочинять, поскольку Старцев жил поближе, а вот тащиться к Чеботареву мне совсем не хотелось — тот не нашел ничего лучше, как поселиться на Девятой линии. Более того, на этой идиотской линии селились только толстосумы, а они последнее время полюбили селиться в индивидуальных особняках, за высоченными заборами, так что наблюдать за Чеботаревым мне было в лом…
Лучше всех было, конечно, Фримену — Ардасова-старшая жила в нормальном доме, да и следить за ней было не нужно. Если, конечно, она не была сообщницей, но эта идея, согласитесь, из области фантастики…
Но как бы там ни было, а пришлось нам расстаться, как трем богатырям на перепутье.
Я влезла в трамвай, и очень скоро мимо окон вместо привычного моему взору городского пейзажа замелькали картины природы — леса, озера и виноградники… Впрочем, я преувеличиваю. Мелькали, как обычно, чахлые деревца, небольшие полуразвалившиеся домишки, потеснившиеся под наглым напором начинающейся череды особняков, и мусорные контейнеры, которые, по-моему, собирались стать главной приметой начала нового тысячелетия.
Более того, непостижимым образом вид этих идиотских контейнеров рождал в душе моей странное состояние беспросветной тоски — все происходящее начало казаться глупым и бесцельным, а мы втроем теперь ассоциировались в моем воображении с этими пошлыми и бестолковыми мусорками. В принципе, зачем мы влезли в это дело? Восемь лет — и никаких следов… Короче, к тому моменту, как я подъехала к нужной мне остановке, я успела перейти на сторону здравомыслящего Ларчика и увериться в том, что все наши усилия обречены на провал.
Еще более грустно стало мне, когда я вылезла из трамвая и пошла вверх по улице, совершенно пустынной, печальной, где по одной стороне стояли заброшенные пионерские лагеря, а с другой стороны эти отвратительные особняки.
Наконец я добралась до каких-то ужасных красных ворот с железной черной дверью.
— Вылитое Воскресенское кладбище в миниатюре, — пробормотала я, рассматривая этот образчик чьего-то дурного вкуса.
Впрочем, скоро я поняла, чьего. Судя по номеру, это был тот самый особняк, какой я и искала. А странный «загробный» вкус, оказывается, был присущ не кому-то, а господину Чеботареву, за которым я собиралась следить.
Глава 7
Старцев брился.
Обычно эта процедура занимала у него много времени. Как и все, что могло доставить Старцеву удовольствие.
Из приемника лилась залихватская мелодия воровского шансона — по своей сути Старцев так и остался там, в восьмидесятых годах, под эти «трехаккордные» мелодии прошла его молодость. Старцев свою молодость очень любил, хотя…
Но он не будет вспоминать о неприятном. Они с Чеботаревым…
Кстати, о Чеботареве.
Он перестал бриться и рассмотрел свое отражение в зеркале.
— Кстати, о Че-бо-та-ре-ве, — пробормотал он, выдавливая неожиданно возникший на переносице юношеский прыщик. Почему-то наличие прыщика развеселило Старцева, напомнив ему опять же о молодости.
Так вот, о Чеботареве… Это было как прыщик из молодости — потому что, общаясь с ним, Старцев забывал о своем возрасте. Конечно, он предпочитал встречаться с ним тет-а-тет, без этой зануды Ирочки, но куда ж от нее деться? Иначе, черт возьми, придется обойтись без Юленьки, а без Юленьки Старцев обходиться не хотел.
— Юленька, Юленька, — пропел он и игриво подмигнул своему отражению.
Красотка Юленька, а если к Юленьке прибавить папу, вернее, папино положение, его денежки, его влияние в обществе, получится не просто Юленька, а целое сокровище…
Сеанс бритья был окончен. Впереди маячила приятная перспектива выпить кофейку, потом свидание с Юлей.
Кассета кончилась. Он переключился на приемник.
— Если вы сегодня увидите, как паук плетет свою сеть, ваши дела пойдут в гору, — сообщил радостный ведущий.