Изыди, Гоголь!
Шрифт:
Все это я к тому, что когда моя новоявленная сестра в ответ хмурится, это выглядит настолько эротично, что тело юного Гоголя не выдерживает двойного напора.
Кое-что твердое упирается Маргарите в живот. Она тут же выпускает меня из объятий. Берет мое лицо в ладони, бросает хитрый взгляд на мои брюки и ласково улыбается:
– - Я так рада, что ты жив, Гриша. Так рада!
Сердечко старого колдуна пропускает удар, потому я решительно отмахиваюсь:
– - Только из могилы выбрался, а уже обратно
Фыркнув, я протискиваюсь мимо грудей мачехи, а затем сводной сестры и останавливаюсь только перед столом с яствами.
Спектакль с голосом и почти безобидными тенями обошелся мне во всю ману, которая успела восстановиться за время поездки до поместья. И теперь, чтобы не сыграть уже кисейную барышню, мне отчаянно нужно что-нибудь вкусненькое…
Недолго думая, я набрасываюсь на клубничный торт. Наши с ним стремительно развивающиеся отношения, похоже, заставляют мачеху приревновать. Она с обеспокоенным видом поворачивается к возничему:
– - Остап, с Гришей все в порядке? Он… не повредился?
Усач прижимает фуражку к сердцу:
– - Есть немного, госпожа. Говорит, с памятью проблемы.
Анна косится в мою сторону.
– - Насколько серьезные проблемы?
– - Говорит, отшибло, госпожа. Напрочь.
Сводная сестра отшатывается от меня и мотает головой:
– - Бред… это какой-то бред! Не может такого быть!
Маргарита берет дочь за руку.
– - Успокойся, милая, -- она поворачивается к возничему.
– - Остап, ты, похоже, знаешь больше нашего. Можешь объяснить, что случилось? Кто сообщил тебе и как оказалось, что Гриша… В конце концов, мы же видели… тело…
Голос вдовы вздрагивает. Маргарита либо двухтысячелетняя ведьма, потому что только такая может обмануть тысячелетнего колдуна, либо смерть юного Гоголя ударила по ней и она вправду рада видеть его живым.
Впрочем, что только не выкидывает смертная моль, о чем потом жалеет? Убийство любимого пасынка ради благополучия любимой, но родной дочери вполне подходит.
Над ухом раздается чересчур сладкий для мужчины голос:
– - Позвольте представиться. Станислав Игоревич Верховцев.
Высокий голубоглазый блондин лет двадцати с ямочкой на подбородке, напоминающем тестикулы. Когда я оборачиваюсь, он протягивает руку.
– - Второй курс Императорской Академии. Хороший друг вашей прекрасной сестры, -- тут он смущенно улыбается.
– - По крайне мере, я надеюсь, что она так считает.
При виде этого приторно смазливого безобразия мои брови вылезают на лоб, а из открывшегося рта обратно на тарелку сбегает кусочек торта.
Я бросаю взгляд на женщин. Они полностью увлечены рассказом возничего и, похоже, не видят ничего плохо в присутствии здесь этого… чем бы оно ни было!
Я надеваю вежливую улыбку:
– -
Глянув на двери зала, блондин хмыкает и наконец убирает свою клешню.
– - Позвольте убедить вас, Григорий Иванович, что я понимаю причины этого… шоу, которое вы разыграли перед Романовым и остальными. Замечу, что история о бегстве княжича от призрака его шурина уже этой ночью облетит весь Петроград! Кхм… я хочу сказать, что сохраню тайну вашего возвращения из мертвых. Я буду нем, как рыба!
Улыбка сама вылезает на лицо. Я отставляю тарелку с тортом и протягиваю Верховцеву руку:
– - Так и быть, доверюсь вам. Договор?
Дворянин медлит. Я чувствую в нем магию, так что, возможно, он чувствует и мою.
Наконец он пожимает руку.
– - Договор. И раз уж мы теперь сообщники, могу я узнать, как вы-ы-ы-ы…
Слова Верховцева плавно перетекают в вой боли, пока на его ладони выжигается клеймо должника. Музыка для ушей чернокнижника!
Покачнувшись, я врезаюсь в стол рукой, чтобы удержаться на ногах. Второй должник все-таки доконал меня…
Вой блондинистой моли и звон упавшей со стола посуды наконец-то привлекают к нам внимание женщин. Маргарита с возничим поддерживают меня с обеих сторон, а вот Анна бросается к скулящему на коленях дружку.
Она замечает на его ладони клеймо.
– - Что это?
Ее тон слишком требовательный. Будто говорит не с патриархом рода, а с нашкодившим котенком.
Я позволяю мачехе с Остапом поставить меня на ноги. Поправляю свой вонючий похоронный костюм и, напрочь игнорируя наглую девицу, говорю Верховцеву:
– - Это клеймо должника. Вздумаешь разболтать кому-нибудь, что патриарх Гоголей жив, и… Впрочем, попробуй и узнаешь, pipinna.
Я окидываю бледного дрожащего, баюкающего руку дворянина презрительным взглядом. Сперва спрятался от моих теней под юбками у моих женщин, а затем попытался втереться в доверие.
"Я сохраню вашу тайну". Чертовски щедро, сударь!
Одним словом -- аристократ. Тьфу!
– - Покажи своему хорошему другу, где у моего дома выход, -- бросаю я Анне.
Блондинистая моль вдруг подрывается на ноги:
– - Да как ты смеешь выставлять меня, Верховцева! Я сделал одолжение твоей стервозной сестре и составил ей компанию на этом спектакле, который они назвали помолвкой, а теперь ты, голытьба…
Вырвавшиеся из тени Верховцева чернильные руки сдавливают ему глотку и рывком ставят на колени. Он хрипит, мычит и дрожит от ужаса, пока мои верные псы душат его.
Божественные гримуары нравятся мне все больше и больше!
Анна сперва пытается дотронуться до моего должника, но затем поворачивается к матери: