К дальним берегам
Шрифт:
«Как стыдно, – вдруг подумала Элизабет, – что ребенок, такой милый и смышленый, осужден на столь жалкое существование». Внезапно девушку поразила мысль: никогда раньше несправедливость английского общества не волновала ее. Ни разу за все счастливые годы жизни она не задавала себе вопросов, что это за система, которая позволяет ей жить в роскоши, в то время как другие бедствуют в нищете. Если бы не это путешествие, Элизабет никогда бы не стала общаться с представителями низших классов. Ведь она привыкла вращаться в замкнутом кругу избранных, тех, которые составляли в Англии сословие пресыщенных, наделенных властью и богатством людей. Элизабет невесело улыбнулась, представляя себе, как бы отнеслись к подобным рассуждениям эти самые леди и джентльмены, если бы случайно подслушали ее мысли.
Шторм начался с новой силой около полуночи, безумствовал до рассвета, а затем перешел в бесконечный, беспросветный ливень, продолжавшийся большую часть следующего дня. Элизабет не выходила из своей каюты. За ужином Генри сказал ей, что дождь наконец перестал, и она решила перед сном ненадолго выйти на палубу.
Ветер стих, и погода стояла удивительно спокойная. На небе не было видно ни звезд, ни луны, а шум моря доносился до нее, как будто где-то там, внизу шевелились тысячи темных невидимых существ. Элизабет поежилась. Несмотря ни на что, туман был даже гуще, чем прежде, он нависал над морем, как тяжелое, непроницаемое одеяло, поглощая все звуки и цвета.
Облокотившись на поручни, Элизабет с жадностью пыталась представить, что сейчас происходит в Лондоне. Без сомнения, в доме Алмаков проходит ассамблея, в театре уже началось представление, где-то наверняка назначен на сегодня вечер виста. Лондонская жизнь теперь была от нее так далека, что вспоминалось о ней, как о далеком прошлом, хотя… Боже мой… неужели? Прошло всего десять коротких дней? Что-то похожее на сожаление вкралось в ее сердце, но она без промедления запретила себе думать о доме. Что хорошего может быть в воспоминаниях о прошлом? Какая от этого польза? Она сделала свой выбор, и нельзя давать ни малейшей лазейки для бесполезных сожалений, следует думать только о будущем. После того как дядя Чарльз поправится, она вернется в Англию и снова начнет жить прежней веселой и счастливой жизнью, забудет ужасное путешествие со всеми его неудобствами и лишениями, как будто ничего не было!
Элизабет плотнее запахнула плащ и отошла от перил, направляясь обратно в свою каюту. На лестнице было темно и сыро, она с трудом нащупывала скользкие деревянные ступени. Коридор был пуст и непривычно темен. Интересно, почему это не горят свечи? Она ощупью пробиралась в темноте, держась рукой за шершавую деревянную стену, направляясь к первой двери налево – к ее двери. Элизабет не покидало чувство смутной, непонятной тревоги. Она никак не могла найти ключ, хотя сама же его положила в карман своего голубого муслинового платья. Наконец нашла ключ и попыталась нащупать замочную скважину, чтобы открыть дверь. Темнота была непроглядная, ей стало душно, но внезапно холодок ужаса пробежал по ее спине. В следующую секунду она уже поняла почему, ибо в ноздри ударил едкий запах жареной рыбы и подгоревшего масла. Не успела она закричать, как волосатая рука грубо зажала ей рот и голос Хокинса, отвратительный свистящий шепот, язвительно раздался у нее над ухом.
– Ну что, мисс, вы ведь не захотите поднимать шум, не так ли? – он тихо засмеялся, чувствуя ее попытки вывернуться из его рук. Он плотнее прижал ее к себе, чтобы она не сопротивлялась.
– А теперь ты дашь мне свой маленький ключик, и после этого мы с тобой приятно побеседуем в твоей каюте!
Элизабет боролась изо всех сил, но Хокинс скрутил ей руку и спокойно вынул ключ из ее обессилевших пальцев. Усмехаясь, он открыл дверь и грубо втолкнул ее в каюту.
Свеча, зажженная перед уходом, все еще горела на стене, и в ее слабом мерцании она увидела, что на ухмыляющейся физиономии Хокинса застыло выражение настоящего торжества. Он захлопнул дверь и запер ее изнутри. Она отпрянула. Нет! Этого не может быть! Все это происходит не с ней! В его глазах читалась только ненависть, или нет, не только – что-то еще. Что же? Похоть, бешеное возбуждение. Она поняла, что ждет ее в скором времени – именно сегодня, сейчас. Обессиленная и устрашенная, Элизабет в растерянности ловила ртом воздух.
– Нет! Нет! Выйдите вон! Вы пожалеете, если сделаете это!
– Я пожалею, если не сделаю этого! – ухмылялся он бесстыдно и вдруг неожиданным рывком снова заломил ей за спину руки и швырнул на постель, придавив сверху всей своей тяжестью. Элизабет снова попыталась закричать, однако Хокинс ударил ее по лицу один раз, другой, третий, до тех пор, пока она не застонала от боли. Каюта показалась ей расплывчатым темным пятном, голова кружилась и болела, словно в нее вонзился миллион светящихся игл; почти потеряв сознание, она чувствовала его вес, прижимающий ее к постели, горячее зловонное дыхание прямо возле своего рта, шеи… И вдруг его руки принялись безжалостно терзать платье, потом нижнее белье, и вот уже ее девичья грудь оказалась совершенно обнаженной. Хокинс хрипло вздохнул от удовольствия и принялся ласкать ее своими волчьими руками. Элизабет неистово брыкалась под ним, боль и шок от всего происходящего заставляли стонать и плакать. Между тем его губы отыскали ее соски и принялись терзать их с новой неистовой силой. Бессознательно она нащупала его липкие всклокоченные волосы и вцепились в них с отчаянной силой. Чертыхаясь, он поднял голову и снова принялся бить ее по голове, по лицу.
– Ах, тебе нужна грубость? Пожалуйста, можно и так, если ты хочешь! – тяжело дышал он ей в ухо.
– Ради Бога, дайте мне уйти! – умоляла она, ослепленная его ударами. – Пожалуйста… не делайте этого!
Он захохотал в жестоком удовлетворении.
– А, прекрасная леди может даже просить? Даже умолять? Не надейтесь, ничего хорошего из этого не выйдет, дорогая мисс. Я хочу вас, и я вас получу.
Теперь он принялся целовать ее отвратительными, бешеными поцелуями и удивился, когда она начала извиваться под ним, как червяк. Хокинс не знал, что ему больше нравится: ее губы или ее грудь. Он переходил от одного к другому в совершенном восторге.
– Нет… Нет! – застонала Элизабет, но ее стоны только веселили его, и он, все больше распаляясь, потянулся руками ниже. Ее окатила новая волна паники, а вместе с ней и новый приступ отчаяния. Волосы Элизабет растрепались и упали на лицо: всклокоченные и влажные от пота, они мешали ей дышать. Теперь она уже боролась в последнем безнадежном порыве, и когда его пальцы оказались слишком смелыми, истошно закричала.
Внезапно над их головой раздались звуки быстро бегущих ног. Она явственно расслышала хриплые голоса сверху и стук тяжелых подошв. Неужели кто-то услышал ее крики? Неужели кто-нибудь, Генри, или капитан Милз, или какой-нибудь матрос сейчас, сию минуту, откроют дверь и придут ей на помощь?
Хокинс тоже услышал звуки наверху. Он несколько отвлекся от своего занятия и привстал на постели, жадно вслушиваясь.
– Черт побери, – свирепо просвистел он. – Чтоб они там все провалились!
Он быстро поднялся с кровати и полез в карман. В его руках сверкнул кинжал. Хокинс щелкнул по нему пальцами, хрюкнул от удовольствия, глядя на него, и поспешил к двери. Перед тем как окончательно убраться, вдруг остановился и посмотрел в сторону Элизабет. Она постаралась сесть на кровати, но все еще была всклокочена и дрожала. Он подмигнул ей и сказал:
– Дорогая мисс, держу пари, что когда эти каперы примутся за вас, вы тысячу раз пожалеете о том, что не находитесь в постели со мной!
– Каперы! – прошептала она в ужасе.
Хокинс кивнул:
– Один из наблюдателей заметил их два дня тому назад, перед штормом. Капитан надеялся, что шторм нас спасет и мы скроемся в тумане. Ну а я лично только высчитывал, когда же они наконец нападут! – Он злобно заулыбался, глядя на ее искаженное страхом лицо. – Желаю вам удачи, дорогая мисс! Удача вам теперь очень пригодится!