К морю Хвалисскому
Шрифт:
***
Обратный путь вышел длиннее, чем обычно. То ли они свернули не туда, то ли знакомая улица оказалась перегорожена, но кривая, окольная дорожка завела их в ту часть града, где продавали колодников-рабов.
Хотя у Торопа от посещения подобных мест еще в Булгаре начинали набухать рубцы на спине, хазарский невольничий рынок, как и его булгарского собрата, он знал довольно хорошо. Наведывался туда, пытаясь хоть что-то о родне разузнать. Без толку, конечно: если кто кого и видел, то попросту припомнить не мог: сколько их, безымянных, тут каждый день проходило.
Здесь становилось понятно, отчего Булан бей и подобные ему так любили небезопасные, в общем, походы в земли вятичей, полян, степняков-печенегов, на какие деньги царь Иосиф содержит тьму эль арсиев и почему хазарский град так жалуют разноязыкие, промышляющие живым товаром купцы. На рынке рабов людей гуртовали, как скот, сгоняя сотнями и тысячами, чтобы продавать затем в войско Багдадского халифа, в гаремы Кордобы, на булгарские серебряные рудники и берберские галеры. И особенно била по сердцу та спокойная деловитость и неторопливость, с которой купцы осматривали товар и заключали сделки, словно речь шла не о человеческой жизни, а о кувшине меда или мере пшеницы.
Тороп покосился на Мураву. Каково ей на невольников глядеть, когда ее саму не сегодня-завтра, хотя и не на торгу, а все на ту же чужбину, в тот же полон собственный родич собирается запродать. А уж на девушек-лебедушек в особенности. Впрочем, их-то Мурава, к счастью, видеть не могла: сберегая ради больших барышей нежную красоту, торговцы держали этот хрупкий товар подальше от взглядов солнца.
Зато рабы-мужчины ожидали решения своей участи, сидя прямо на земле. Одни глядели с безысходностью и тоской, другие, которые меняли хозяев не в первый раз или всю жизнь прожили в неволе, взирали на все с полнейшим равнодушием. И только в глазах тех, кто еще не забыл вкус свободы, и в ком не угасла еще жажда жизни и воля к борьбе, смотрели сурово и люто, спекшиеся губы шептали проклятья и произносили обеты мести, чаще всего остающиеся невыполненными, но от этого не менее святые.
У дальнего края ряда в неудобной позе скорчилось существо, больше всего похожее на живой мешок с костями. Хотя лицо бедолаги было разбито и опухло до такого состояния, что могло называться своим именем лишь с большой натяжкой, в тощей, несуразной фигуре сквозило что-то неуловимо знакомое.
И точно, едва завидев новгородцев, колодник сделал неловкую попытку подняться, за что получил тычок между лопаток, а затем, не обращая внимания на боль, хрипло закричал:
— Братцы! Братцы, спасите! Это я!
— Кто я? — повел носом в его сторону дядька Нежиловец.
— Да я же это, дядька Нежиловец! Я, Твердята! Неужели не признали?!
Мурава уже стояла рядом с продавцом.
— Сколько просишь?
Торговец оценивающе смерил взглядом стоящую перед ним хрупкую девушку и равнодушно отвернулся:
— Он не продается, — вымолвил он, нарочито зевнув, — Эту партию у меня уже купил достойный Махмуд бей из Коканда. Сегодня вечером его поверенный принесет деньги, а завтра придет гуртовщик.
Однако Мурава не собиралась сдаваться:
— Этот человек ходил прежде на ладье моего отца, — вымолвила она тихо, но твердо, — и он отправится со мной.
Смерив торговца взглядом, в котором трудно сказать, чего было больше, —
— Этого хватит, чтобы неустойку твоему бею из Коканда заплатить?
***
Бедный Твердята! Он и в хорошие-то времена, на обильных хлебах Вышаты Сытенича, не мог наесться досыта. А уж что говорить про полон. Тороп лучше других знал, как торговцы невольников кормят. Чай, разговоры дядьки Нежиловца про рыбью чешую и сосновые иголки велись не совсем в шутку. Голодный гридень в одиночку едва не умял то, что усердная стряпуха Воавр для всей дружины приготовила. И умял бы, да товарищи его остановили. Не потому, что пожадничали. Просто всем известно: наевшись с голодухи до отвала, вдругоряд можно и помереть.
Поглядеть на боевого товарища, которого все числили среди погибших, пришел со своими людьми и Мал. Узнав, как парня выкупили из неволи, гость нахмурился. Переглянувшись с мужами дружины, он позвал к себе сына. Соколик внимательно выслушал отцовский наказ, кивнул, хлопнул Твердяту по костлявому плечу, да и куда-то пошел.
На выходе он едва не столкнулся с Беленом, пройдя мимо недавнего приятеля и собутыльника, словно бы не заметив. Белен, впрочем, тоже ни на ватажников, ни на Твердяту не обратил никакого внимания. У него, чай, водились иные друзья.
Зато Твердята, никогда особо не жаловавший хозяйского племянника, проводил его таким взглядом, каким на надсмотрщиков не смотрел.
— Ведьмин подкидыш! — прошипел он как кот, воинственно встопорщив усы и выгнув тощую спину. — Уж я давеча и окликал его, и знаки делал, разве что в ноги не падал, и все без толку! И куда Вышата Сытенич смотрит?!
Парни переглянулись. До всех только дошло, что Твердята-то ничего не знает. Мал закрыл лицо руками. Дружине не следовало видеть его слез, а сдержать их он не мог. Дядька Нежиловец тоже провел рукой по глазам. Сейчас он выглядел старше, чем обычно, словно все прожитые годы разом отложились несколькими десятками новых морщин на лице.
— Нет больше Вышаты Сытенича, — тихо вымолвил он.
Когда парни по очереди все рассказали, а Твердята, как сумел, выразил свою скорбь, Талец, как бы невзначай спросил:
— А где ты давеча Белена-то видел?
— Ну как где? — шмыгая носом и отирая слезы, отозвался Твердята. — У хазарина этого поганого, который нашу боярышню похитить хотел. Я ж у него на дворе жил, пока на торг не погнали. Белен ему вещицу одну принес приметную, видно, долг за проигрыш. Я еще голову ломал, где ее прежде видел…
— Какую вещицу? — встрепенулся от своих тяжких раздумий дядька Нежиловец.
— Да кинжал такой ладный. С навершием из куска янтаря. Там еще голова было чья-то вырезана, то ли лев, то ли пантера…
Дядька Нежиловец за голову схватился. Ох, Белен, хазарская душа! Как Мураве-то сказать?
Но говорить ничего не пришлось. За перегородкой послышался звук падения, и истошно завопила Воавр.
***
— Не журись ты, дитятко! — приводя красавицу в чувство, пытался успокоить ее дядька Нежиловец. — Не такой человек Лютобор, чтобы в ловушку попасться. Он же у нас барс, а это зверь знаешь какой осторожный, любой охотник подтвердит!