К соседям за яблоками
Шрифт:
– Да так, ничего особенного, мой ангел, – постаралась замять разговор тетка. – Это когда мы злимся, мы так ругаемся по-польски. Буквально это значит «собачья кровь», ну типа «черт бы тебя побрал».
Затем она посмотрела на Соньку и нахмурившись добавила:
– Лучше не повторять. Все равно это ругательство. Особенно в присутствии других. Поняла?
Сонька закивала головой.
Наконец в картофельной посадке наступил временный отбой. Пора было идти обедать, и тетя Маргуша пригласила всех отведать ее пирожков. Сонька сидела за кухонным столом и что-то малевала в альбоме. Как только бригада вошла в дом, она тут
– Я тарелки и чашки достану!
– А тебя никто обедать не приглашал! – отрезал Паша.
– Обедать, конечно, будем все, – сказала тетя Маргуша. – А ты, мой хороший, – она посмотрела на Пашу, – получишь на пирожок больше, так как ты это заслужил. А если кто-нибудь угадает, какая начинка в этом пакете, то тот тоже получит пирожком больше.
– Яблоки! – с энтузиазмом выкрикнул Паша.
– Не-ет, не яблоки.
Сонька сосредоточенно молчала.
– Абрикосы! – опять выкрикнул Паша.
Стоя за Пашиной спиной, но лицом к Соньке, Маргуша беззвучно зашевелила одними губами:
– Картошка.
И Сонька тихо, как бы с неохотой, проговорила:
– Картошка.
– Правильно, картошка! – воскликнула тетка. – Я только добавила мяса и немного лука. Я напекла много, чтобы все наелись досыта. Думаю, и на завтра останется.
На одну тарелку Маргуша положила пирожки с картошкой и мясом, а на другую – с черносливом. Отец заварил чай. Вскоре все ели теткины вкуснейшие пирожки, пили чай и детские обиды были забыты. А после обеда Сонька решила пойти со всеми. Наверное, в благодарность тетке за ее щедрость.
Когда все вышли во двор, соседская собака по-прежнему сидела за забором на том же месте и преданно смотрела на веселую компанию. Черный нос Альберта торчал в щели забора. Маргуша, увидев собаку, что-то пробормотала по-польски и быстро побежала обратно в дом. Через несколько секунд она вернулась с пирожком в руке, подошла к забору и сунула пирожок собаке под нос. Альберт открыл пасть, осторожно взял зубами пирожок и вмиг, не прожевывая, проглотил его. Тетка погладила пса по носу и направилась к остальным.
Райский хлеб
В мае с нетерпением ждали школьных каникул, но выходных ждали с еще большим нетерпением. В теплые майские дни все перемены проводили на школьном дворе, а после школы долго играли на улице, хотя домашнее задание никто не отменял. Но зато в выходные даже яркое майское солнце не могло заставить подняться с кровати пораньше. Желание как следует выспаться побеждало тягу к развлечениям. Главное, чтобы тебя никто не тревожил. К счастью, взрослые это прекрасно понимали и в детскую в выходные по утрам не заходили. Сонька любила поспать дольше, чем Паша, что давало Паше возможность почитать любимые книжки, лежа в кровати, когда никто не отвлекал. А когда Сонька просыпалась, они вместе вставали и шли на кухню посмотреть, что там можно съесть.
В одно майское воскресное утро Паша, как всегда, проснулся раньше Соньки и потянулся за своим любимым Марком Твеном. Вдруг раздался сильный стук в дверь, и Паша услышал, как его друг Вовка громко протараторил за дверью:
– Паш, Паш! Пошли! Бабушка хлеба напекла.
У Паши было много друзей в округе, но самыми близкими были Вовка, чей дом находился по левую сторону от Пашиного, и Димка, который жил на параллельной улице. В школе у Паши тоже было много друзей и лучшим другом был Генка, который часто приходил в гости. Но о Димке и Генке потом. А в это утро Паша вмиг подскочил с кровати, натянул брюки и побежал открывать дверь.
Вовкина бабушка пекла такой вкусный хлеб, что одна только мысль о нем наполняла рот слюной. Когда-то давно Вовкин отец соорудил глиняную печь у себя во дворе специально для того, чтобы печь хлеб, да и другие мучные изделия. Когда на улице стояла теплая и сухая погода, Вовкина бабушка разводила хлебную опару, рано утром растапливала древесиной печь и выпекала хлеб. Древесина придавала особый аромат хлебу, запах которого распространялся на всю округу, вызывая аппетит не только у детей, но и у взрослых. В магазине такого вкусного хлеба ни за что не купишь. Вовкина бабушка обычно пекла по воскресеньям, и в такие хлебные дни Вовка часто приглашал друга отведать бабушкиного хлеба.
Паша открыл Вовке дверь. Отца в доме не было. Наверное, возится в сарае, мелькнула у Паши мысль.
– Сейчас, подожди, я только обуюсь.
Паша побежал обратно в детскую. Сонька сидела на кровати и потирала сонные глаза.
– Кто пришел, Паш? – спросила она, еще не проснувшись как следует.
Паша хотел было сказать «не твое дело», но ему совестно стало, и он буркнул:
– Я к Вовке.
И тут Сонька жалобным голосом пропела:
– А можно и я с тобой?
Такой неожиданный вопрос смутил Пашу. Никогда раньше она не просила взять ее с собой на хлебный пир. А тут взяла и спросила ни с того ни с сего. Что же делать? С одной стороны, ему неудобно просить у друга за сестру. Вовка все-таки был Пашиным другом, а не Сонькиным, и приглашал он только Пашу. Но, с другой стороны, Сонька так жалостливо смотрела на Пашу, что оставлять ее дома одну у него просто совести не хватило.
– Подожди! – он наказал Соньке. – Я у Вовки спрошу.
– Вов, – Паша начал издалека, – знаешь, я обещал Соньке, что мы с утра что-нибудь поделаем вместе. Она жалуется, что я редко с ней играю по выходным. Я обожаю твой хлеб, но обещание Соньке я должен выполнить. Ты уж прости. Давай в другой раз?
На что Вовка просто ответил:
– Так в чем дело? Пусть с нами идет. Если ты сам не возражаешь, конечно.
Паша заулыбался во весь рот и побежал за Сонькой.
Они громко и весело разговаривали, пока переходили из одного двора в другой. Вовка завел друзей на кухню, где на столе лежали свежеиспеченные круглые булки хлеба, издавая такой аромат, что у Паши закружилась голова от предвкушения хрустящей корочки во рту.
Вовка хозяйским взглядом обвел булки и спросил:
– Ну, какую ломать?
Паша ткнул пальцем в самую маленькую и самую поджаренную. Вовка тут же разломил ее пополам, а потом еще на несколько кусков. Он достал из шкафа маленькое блюдце и налил в него душистого подсолнечного масла. Сахар уже стоял в сахарнице на столе. Они втроем уселись за стол и принялись есть еще теплый хлеб, макая его сначала в масло, а потом в сахар. Все жмурились от удовольствия и улыбались, пережевывая каждый кусочек. Ели молча: не до разговоров пока.