К своей звезде
Шрифт:
– Не знаю даже, как тебе все рассказать, – голос Нины изменился и звучал болезненно сухо. – Я, видно, слишком безоглядно радовалась счастью. В разряд великих грешниц угодила. И ударила меня жизнь, Феденька, наотмашь. Больно-больно.
– Я видел Катю, – сказал Ефимов, – все знаю. Не отчаивайся, я с тобой.
– Ах ты мой хороший, – она еще крепче вдавила лоб в его грудь. – Не обижайся только, но мне уже не раз приходило в голову: не будь тебя – и не было бы мук моих. Знаю, плохо тебе из-за меня, больно, но будет еще больнее, Феденька. Я не могу оставить его одного. Из-за меня он влип
Странное чувство вдруг овладело Ефимовым. Рушились его мечты, гибло такое близкое счастье, от него навсегда уходила любимая, а он, вместо того чтобы грызть локти от отчаяния, хотел гордо крикнуть прохожим, студентам, рассевшимся на гранитном парапете, всему миру: «Вот! Это – Нина! Ну, похвастайтесь, кого еще любит такая женщина?» Только так она и могла поступить. В противном случае он бы не смог ответить на вопрос, за что он любит Нину.
– Какой срок может быть у него?
– До семи лет, говорят.
– Тебе будет только тридцать пять. Впереди вся жизнь.
– Ох, Феденька, Феденька, какую же трудную ношу ты берешь на свои плечи. Не сломался бы под ее тяжестью. Я же тогда сразу умру, мгновенно.
27
Новиков перелистывал свою летную книжку и чувствовал, как его обволакивает беспричинная тягучая тоска. Словно подводил итоги прожитого, подводил у той черты, за которой уже останутся только воспоминания. Хотя на самом деле в его жизни, в работе почти ничего не изменится. Просто будут рядом новые люди. В принципе вопрос решен – он не меняет адреса. Осталось уточнить детали: полетит он с полком или нет.
Зазвонил телефон, он нехотя снял трубку.
– Новиков, слушаю.
– Здравствуй, Новиков, – с сердитой нежностью сказала Алина, – ты думаешь меня из госпиталя забирать или хочешь без меня улетать?
– Выписывают? – встрепенулся он.
– Выписали. Сижу у доктора, слушаю рекомендации.
– Я мигом! – пообещал Новиков и, бросив летную книжку в сейф, выбежал во двор.
– Здравия желаю, Сергей Петрович, – чуть не столкнулся с ним капитан Большов.
– Где твой «мерседес»? – Новиков протянул Большову руку. – Жену из госпиталя надо забрать.
Большов улыбнулся.
– Я ее туда отвозил, значит надо и назад вывезти. Прошу! – Он сделал картинный жест в сторону стоящих неподалеку «Жигулей».
– Чувствуете, как шепчет моторчик? – спросил Большов, когда они выехали за ворота части. – Шведские свечи поставил. Вы пристегнитесь на всякий случай. ГАИ цепляется… Нет, не так. Это инерционные ремни. Тоже шведские. Прямо натягивайте – и в замок.
– Да, – нарочно восхитился Новиков, – тачка у тебя – класс!
– Так это ж не всем дано оценить, – в голосе Большова звучало огорчение, – вот вы сразу поняли, а другому рассказываешь, показываешь,
– Многие просто высказать не могут, – успокоил его Новиков, – а хорошее каждый понимает.
Он говорил еще какие-то приятные слова водителю, вполне заслуженные, потому что салон его автомобиля и в самом деле свидетельствовал о влюбленном отношении к технике, а сам путано думал о предстоящем разговоре с Алиной. Он должен помочь Волкову обосноваться на новом месте, ну хотя бы месяца три-четыре еще побыть в полку. А уж потом вернется сюда. Но как все это преподнести Алине, чтобы не взволновать ее? Он точно знал: самое действенное лекарство для нее – хорошее настроение, душевное равновесие. Любое прикосновение к запретной теме отзовется болью. Вообще не говорить – тоже нельзя. Алина сразу учует, что за недомолвками скрыто нечто тревожное.
– Цветы бы купить, – попросил он Большова.
– Понятно, – сказал водитель и включил сигнал поворота. Справа была улочка, ведущая к вокзальному рынку.
Новиков вошел в фойе госпиталя с огромной охапкой садовых цветов. Алина, увидев мужа, неторопливо встала с низенькой скамеечки, так же неторопливо подошла к нему, по-деловому забрала букет и лишь тогда прислонилась к его плечу.
– По-моему, – улыбнулся Новиков, – в этом госпитале не только лечат. Ты стала просто неотразимой.
– Смеешься? – с тихой радостью упрекнула Алина. – Кожа да кости остались. А почему сын не приехал?
– У сына уже свои женщины. Музей в школе реконструируют, не до нас ему. Руководит бригадой девочек.
– Как быстро время бежит!
– Ну-ну, – похлопал ее Новиков по плечу. – Мы с тобой еще поживем.
– Когда?
– Слушай, – Новиков уходил от разговора, – давай выйдем во двор. Не люблю этих больничных запахов.
– Ну давай, – согласилась Алина. Однако уже на крыльце опять спросила: – На службе-то как?
– Да как тебе сказать…
– Как есть, так и скажи.
– Наверное, хорошо. Оставляют меня здесь.
– А полк?
– А полк летит.
– Что ж хорошего?
– Знаешь, накочевались мы с тобой, хватит. Тут даже интересней будет. В своем полку уже всех изучил. Вроде прочитанной книги. А тут все новенькие. Каждый – загадка. Ну, что ты на меня так смотришь? Не прав, что ли?
– Ну, почему же, все правильно. Полк летит на Север, а замполит остается в обжитом городке.
Она посмотрела ему в глаза ясно и добро, провела мягкой ладонью по щеке.
– Хватит хорохориться! Убедить себя пытаешься? Звони ты, Сережа, начальнику политотдела. Поедем мы с полком. Будем вместе – это главное. Остальное, как говорит один очень симпатичный ас, – дым.
До самого дома они больше не проронили ни слова. Переполненный благодарностью к самому близкому человеку на земле, Новиков нежно придерживал ее за хрупкое плечо своей широкой ладонью. А она уютно жалась к нему под мышку, то и дело бросая исподлобья ласковые взгляды. «Алина права, – думал Новиков, – не заметили, как вырос сын, не заметим, как улетят остальные годы – такая малость по сравнению с вечностью. Разве можно добровольно соглашаться на долгую разлуку? День врозь – и то глупо!»