К своей звезде

Пинчук Аркадий Федорович

– Что уже?

– А где Чиж? – сменила Юля шутливую тему.

И Муравко сразу посерьезнел.

– Он рапорт подал, ты знаешь?

– Знаю, – сказала она.

– Вот такие дела, Юля.

– А как ваши космические перспективы?

– По-моему, эта тема давно снята с повестки дня. – Он резко сломал в кулаке спичечный коробок. – Как она далека от гармонии, наша распрекрасная жизнь.

– Вы жалеете?

– Я о другом, Юля. – Он тут же сменил тон: – Хочешь с нами на занятия?

– От своих занятий не знаю куда сбежать, – засмеялась Юля. – Вчера курсовую начала, а сегодня пришлось отложить – мать приехала.

К

летному домику по рулежной полосе неслась на бешеной скорости санитарная машина. Все, кто был в курилке, кто стоял на крыльце, сидел на скамеечке, все, как по команде, вопросительно повернулись к тревожно мчащейся машине: какая беда ее гонит на такой скорости?

Юля почувствовала, как безотчетная тревога начала заползать ей в душу. Не спуская глаз с машины, она уцепилась за руку Муравко и крепко ее сжала. Ее начинала бить дрожь.

– Это отец, – тихо сказала она.

– Ты что? – успокоительно похлопал ее по руке Муравко. – Перестань.

Машина свернула с бетонки и прямо по зеленому полю подкатила к подъезду летного домика. Офицеры расступились, пропустили врача с чемоданчиком и двоих солдат с носилками, удивленно зароптали. Никто ничего не понимал.

– Это отец, – повторила Юля и рванулась в распахнутую дверь. А про себя подумала: «Опоздала…»

Скоротать ожидание Ольга решила за докладом. Она давно приметила: когда хочется поторопить время, надо брать в руки дело, на которое однажды не хватило времени. Эффективность, как правило, наивысшая.

Она достала папку и хотела расположиться за кухонным столиком. Не успела развязать тесемки, как в прихожей мелодично ударил звонок. Ольга ждала Юлю и удивилась, увидев перед дверью высокого молодого человека с сумкой и авоськой в руках.

– Это Юля просила передать, – сказал он. – Разрешите, я внесу на кухню. Тут тяжесть ого!..

– Да, да, – растерялась она. – А сама где?

Он поставил и сумку и авоську на широкую лавку у столика и только тогда ответил:

– К отцу побежала. Вы Ольга Алексеевна?

– Да.

– Булатов Олег Викентьевич. – Он наклонил голову. – Я врач. Павел Иванович – мой пациент.

– Доктор, как он? – Ольга сразу вспомнила рассказы и Юли, и Чижа об этом талантливом парне. – Скажите…

– Скажу. В обязательном порядке скажу. – Он сосредоточенно помолчал. – Если в эти дни Павел Иванович не сляжет, все будет нормально. Ему нужно помочь поверить. Понимаете, он не знает другой жизни. Ему кажется, что без авиации жить незачем. Его надо отвлечь, не оставлять одного. Хотя бы в первые дни. Месяц-другой, произойдет стабилизация, начнется формирование нового стереотипа. В общем, трудно ему сейчас, Ольга Алексеевна. И хорошо, что вы приехали.

– Приехала, – горько хмыкнула Ольга и решительно пообещала: – Хорошо, доктор. Меры примем. Приходите к нам на обед или на ужин, когда сможете.

– Спасибо, постараюсь.

«Доклад отправлю в институт с Мишей, – решила Ольга, оставшись наедине, – а там кто-нибудь из членов делегации озвучит».

Она понимала, что такой беспричинный отказ от загранкомандировки вызовет недоумение у руководства, может быть даже ее упрекнут, но она так долго была исполнительной и безотказной, что может позволить себе поступить один раз, как ей хочется, а не так,

как надо. Можно бы сослаться на здоровье, еще на что-то, но она села к столу и написала заместителю, что выехать не может по семейным обстоятельствам. Слишком все привыкли, что у нее давно нет никаких семейных обстоятельств. Теперь пусть знают – они есть. И настолько серьезные, что она даже от загранкомандировки отказывается.

Положив письмо в папку с докладом, Ольга позвала из окна водителя и, когда он поднялся, вручила пакет.

– В Ленинград, Миша. Вручишь пакет заму или ученому секретарю. Здесь доклад. Я не поеду. Мне надо остаться.

– И за границу не поедете?

– Не поеду.

Миша удивленно вскинул брови.

– Тогда я поехал.

Ольга разобрала содержимое Юлиной сумки, надела фартук, закатала рукава. Ничего, не такая она белоручка, как Юле кажется. Сейчас вот стол соорудит – все ахнут. В ее чемодане было несколько баночек красной и черной икры, сырокопченая колбаса, крабы – на всякий случай брала, вот и сгодится. Как никогда кстати. Крабы на салат пойдут, колбаску сразу порежет. А пока пусть варится картошка, свекла, морковь. И яйца надо отварить. И вино в холодильник. Минеральную тоже. Придут – а в доме праздник. «Ну, Ольга Алексеевна!..» – удивленно раскинет руки Чиж. «Ну, мамуля», – поддакнет Юля. А Ольга ответит: «Хозяйка, она и в Африке хозяйка».

Телефонный звонок оторвал ее от приятных мыслей. Она вытерла о фартук руки и взяла трубку.

– Я слушаю.

– Мама… – Юля захлебывалась от рыданий. – Отец…

26

Сложенная осьмушкой газета с некрологом и фотографией Чижа уже несколько дней лежала на столе у командующего. Ему все время хотелось исправить слово «скончался» на слово «погиб» – текст некролога писался без него, Александр Васильевич был в командировке. Когда по возвращении сообщили – не мог поверить. Не верит и сейчас. Кажется, сними трубку, попроси СКП – и, как всегда, прогудит: «Слушаю, Чиж…»

Вспомнилось, как они вместе выходили из Кремля, косясь друг другу на грудь. Золотые Звезды еще хранили тепло добрых рук Михаила Ивановича Калинина и вообще были такими новенькими и сверкающими на темно-зеленом сукне гимнастерки, что к ним было страшно прикоснуться.

В день возвращения на фронт они оба получили задание прикрыть своими эскадрильями полк тяжелых бомбардировщиков, несущих свой смертоносный груз на Берлин. Это был один из последних бомбовых ударов перед победным штурмом фашистского логова. Все уже отчетливо чувствовали – война на исходе.

И как было обидно Александру Васильевичу, когда он увидел, что его истребитель уже на выходе из боя попал в ловушку, в смертельные клещи четырех «мессеров». Это был их коронный тактический прием в конце войны – охота группой за одиночными самолетами, и они не торопились, были уверены, что минуты оторвавшегося в пылу боя от своих истребителя уже сочтены. Они хотели расстрелять его наверняка.

Лихорадочно соображая, что предпринять, Александр Васильевич не заметил, как к нему на выручку пришла эскадрилья Чижа. Не заметили ее и фашистские летчики. Стремительные ЯКи свалились на них со стороны солнца, ударили неожиданно и неотвратимо. Из четырех «мессеров» ушел только один.