К востоку от Эдема
Шрифт:
Тут уж было не до зрелищ. Что толку от того, что по улицам Салинаса в белых шапочках и белых же шелковых костюмчиках маршировали «Красавицы Свободы». Что толку, что наш дядя переписал свою заготовленную к Четвертому июля речь и агитировал покупать облигации военного займа. Что толку, что в школе мы носили куртки и брюки цвета хаки и походные шляпы и занимались строевой подготовкой под руководством учителя физики. Господи Иисусе! Мартина Хопса убили, а у Берджесов, живших через улицу, их парня видный такой, в него наша младшая сестренка с трех лет влюблена была — прямо на куски разорвало.
Нестройной
Тем временем по салинасским бильярдным и барам поползли слухи. То один, то другой уверял, что имеет достовернейшие сведения оттуда, а нам эти сведения не сообщают. Наших, мол, посылают на фронт без винтовок. Вражеские субмарины топят наши транспорты, а правительство как воды в рот набрало. Немецкая армия вообще нашу превосходит, не видать нам победы, как своих ушей. Ихний кайзер, видать, голова. Уже подумывает, как бы в Америку вторгнуться. Думаете, Вильсон объявит об атом? Как бы не так! Каркали причем больше всего крикуны, которые раньше хвалились, что один американец двух десятков германцев стоит, если до дела дойдет, крикуны и каркали.
А по стране разъезжали группами британцы в своей чудной форме (вообще-то они фасонисто в ней выглядели) и скупали все, что плохо лежит, зато платили хорошо. Многие из них были инвалиды, но все равно в форме щеголяли. Помимо всего прочего, они покупали фасоль, потому что фасоль удобно перевозить, она не портится и прокормиться ею вполне можно. Теперь фасоль шла по двенадцати с половиной центов за фунт да и то поискать надо. Фермеры локти себе кусали из-за того, что полгода назад польстились на два паршивых цента сверх рыночной цены.
Другие времена — другие песни. Так было в Салинасской долине, так было по всей стране. Сначала мы распевали о том, как сокрушим Гельголанд, вздернем кайзера и наши бравые ребята расхлебают эту кровавую кашу, которую заварили проклятые европейцы. Теперь мы в одночасье запели по-иному: «Из Красного Креста сестрица стоит в грязи, где кровь струится, она в ничейной полосе растет, как роза алая». Или так: «Эй, барышня, послушайте, але! Соедините с раем, дорогая, туда дружка я отправляю». Или так; «Когда вечером гаснут огни, в доме тихо под темным покровом, малютка с молитвенным взором шепчет:» Боженька, оборони, моего папу оборони «. Наверное, мы были похожи на сильного, но неумелого подростка, которому в первой же драке расквасили нос. Ему больно и обидно, и хочется, чтобы все поскорее кончилось.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Однажды поздним летом Ли пришел домой со своей большой корзиной для покупок. После переезда в Салинас он стал одеваться, как старомодный консерватор. Выходя из дому, он непременно облачался в строгий черный костюм в рубчик. Сорочки он носил только белые, с жесткими стоячими воротничками и предпочитал черные,
Как-то Адам мягко проехался насчет его нарядов Ли осклабился.
— Что делать — приходится, — сказал он. — Только очень богатые люди могут позволить себе плохую одежду, как у вас. Бедные должны хорошо одеваться.
— Бедные! — фыркнул Адам. — Да мы скоро в долг у тебя брать будем.
— Не исключаю, — сказал Ли.
В тот день Ли поставил тяжелую корзину на пол и объявил:
— Хочу попробовать приготовить жаркое в тыкве. Это китайское блюдо, для него нужна мускатная тыква. Меня двоюродный брат научил. Он в Китайском квартале живет, хлопушки и шутихи делает, еще карточный стол держит.
— Я не знал, что у тебя есть родственники, — заметил Адам.
— Китайцы — все родственники, — возразил Ли. А те, которых Ли зовут самые близкие. Правда, у моего брата другое имя — Сю Тен. Недавно приболел он, в деревню уехал и там готовить научился… Taк вот, ставишь тыкву в котел, аккуратно срезаешь верхнюю часть, кладешь внутрь курицу, грибы, водяные орехи, лук-порей, имбиря совсем немножко. Потом закрываешь все отрезанной верхушкой и ставишь на медленный-медленный огонь, томиться должно двое суток. Вкусно, наверное.
Адам полулежал в кресле, закинув руки за голову, и улыбался, глядя в потолок.
— Вкусно, Ли, вкусно.
— Вы даже не слышали, что я говорил.
Адам сел прямо.
— Интересно получается, — сказал он. — Человек уверен, что знает своих детей, и вдруг обнаруживает, что ничего подобного.
— И что же ускользнуло от вашего родительского внимания? — улыбнулся Ли.
— Многое, Ли! — засмеялся Адам. — И представь себе, я узнал об этом совершенно случайно. Конечно, я заметил, что Арон этим летом мало бывает дома, но думал, играет где-нибудь.
— Играет? Да он уж несколько лет, как игры бросил.
— Правда? Но дело не в этом… Так вот, встречаю я сегодня мистера Килкенни — это их директор школьный, знаешь? И он очень удивился, что Арон ничего не сказал мне. Как ты думаешь, чем он был занят все это время?
— Понятия не имею, — ответил Ли.
— Он по всем предметам за последний класс сдал, чтобы выиграть год, и теперь хочет поступать в колледж. И мистер Килкенни считает, что он поступит. Как тебе это нравится?
— Замечательно, — сказал Ли. — Но зачем?
— Я же сказал — чтобы выиграть год!
— А зачем ему год-то выигрывать?
— Черт возьми. Ли! Честолюбие у него, неужели не понимаешь?
— Не понимаю, — невозмутимо ответил Ли. — И никогда не понимал.
— И подумать только — ни разу не обмолвился, — задумчиво произнес Адам. — Интересно, Кейл знает?
— Видно, Арон хочет всем нам сюрприз преподнести. Надо сделать вид, будто мы ничего не знаем.
— Пожалуй, ты прав… И знаешь, Ли? Я горжусь им, очень горжусь. Совсем другим человеком себя чувствуешь. Вот если бы у Кейла тоже честолюбие было.