К заоблачному озеру
Шрифт:
Итак — «представление в цирке Хан-Тенгри» закончилось. Восхождение не удалось. Ну, что же — зато ледник прошли весь, карту сняли, по озеру плавали. Вчера, когда прощались с ребятами, было немного грустно. Гусев пожал мне руку. Сказал: «Чувствуешь веревку?» — «Чувствую», — говорю. «Ну то-то…»
Я знаю, что он сделает все для того, чтобы поскорее вернуться ко мне на подмогу.
9 сентября. Ночь была опять скверной. Сорокин дремал. Изредка спрашивал — не сплю ли я. Мне очень хотелось спать. Бессонница мучила. Под утро, когда я, наконец, заснул, ему стало хуже. Начал снова кричать, стонать. Чай не кипячу, экономлю керосин. Утром был на леднике — умывался. Вдруг почувствовал еле заметный толчок. И со всех вершин, замыкающих Северный Иныльчек, вниз покатились лавины. Я их насчитал тринадцать. Самые грандиозные пустил, конечно, старик Кан-Тоо. Очевидно, обвалы вызвал небольшой подземный толчок. Ведь, как-никак, от Алма-атинского района всего двести километров. До сих пор в Тянь-Шане продолжаются процессы горообразования.
Начинается буран. Все закрыла темная туча. В двух шагах ничего не видно. Воет ветер, рвет палатку. Укрепил ее со всех сторон камнями.
10 сентября. Сегодня Сорокин спросил, почему я не даю чаю, много ли осталось у нас продуктов. Хороший признак! Я его пока не пугаю. Морена и все южные склоны покрыты снегом. Ослепительная и холодная белизна. Очень скучно. Сказать по правде — еле удерживаюсь, чтобы не съесть сразу все наши запасы.
11 сентября. Сорокин вылез из мешка. Увидел наш «продовольственный склад» и заявил, что попробует идти. Ему сегодня исполнилось 25 лет. Выдал по лишнему кусочку галеты и довел до кипячения чай. Завтра намечаем выступление навстречу ребятам. Ночью я проснулся от удивительных звуков — кто-то ходил вокруг палатки, трогал оттяжки. Ясно слышались шаги, скрежет ледоруба. Хотя я отлично знаю, что на сто квадратных километров вокруг ни живой души, все же обулся и выполз из палатки. Никого. Только ветер хлещет снегом, свистит в оттяжках.
12 сентября. Сидим в мешках. На дворе отчаянная буря. Палатка все время пытается улететь. Собрались выступать. Сложили мешки — вернее один мешок, потому что Сорокин не может одеть рюкзак. Когда стали отваливать камни от палатки, налетела буря. Тучи сидят, как почтенные пожилые родственники, — пришли в гости основательно и не скоро собираются уходить.
Сегодня критически осмотрел себя — исхудал до предела. Кости торчат.
13 сентября. Пишу на небольшом привале. Утром, не обращая внимания на метель, собрались в путь. На мне очень тяжелый рюкзак, а главное — сил нет, Сорокин при каждом неосторожном движении кричит благим матом. Выбираю дорогу полегче — без прыжков и крутых подъемов. Это отнимает много времени и сил. Двигаемся очень медленно. Часто останавливаемся. Но все-таки двигаемся.
14 сентября. Наконец, впервые за много дней снова почувствовали под ногами подобие земли: выбрались на морену. Впереди показалось голубое небо. Солнечные пятна на склонах гор. Сразу стало веселее. Ели только сахар с водой. Говорят, что сахар быстро восстанавливает силы. Может быть, вместе с хорошим шашлыком, добрым глотком вина и куском хлеба. А так — не замечаю, чтобы силы наши восстановились… Снова пошел сильный снег, но теперь мы на земле, и Сорокин сам предложил спеть песню. До озера нам еще три дня ходу. Интересно, как будем выглядеть к концу этого срока? Уже сегодня шли как пьяные. Часто спотыкались. Я несколько раз падал — мешок давит плечи. Вот и сейчас такое чувство, будто бы он еще у меня за спиной.
15 сентября. На подошве моего ботинка теперь горит последний — четвертый — огарок. Сегодня прикончили шоколад, съели по ложке русского масла с холодной водой. Примус жаль бросить. Может быть, у озера придется ждать. Там есть керосин. Сорокин предложил съесть оставшееся масло, выкинуть трусики в виде сигнала бедствия и мирно лежать в мешках, ожидая спасателей. Юмор снова вернулся к нему.
16 сентября. Сложил вещи. Мешок стал вдвое тяжелее. Сил нет.
Высоко над снежными хребтами стоит сентябрьское ласковое солнце. Северный Иныльчек, словно большая черная змея, нежится, подставляя лучам свое могучее тело.
Журчат ручьи. Изредка громыхает далекий обвал. Шурша, сползают камни по обнажившемуся блестящему льду.
Две странные человеческие фигуры движутся по леднику. Трудно определить их возраст. Беспорядочно всклокоченные волосы, давно небритые бороды и черные большие очки на глазах делают их лица дикими и страшными. Они идут очень медленно, тяжело опираясь на ледорубы, пошатываясь при каждом неосторожном шаге.
Вот передовой споткнулся и упал плашмя на землю. Идущий следом за ним подошел ближе, остановился, опершись грудью на ледоруб, и стал тяжело переводить дыхание, глядя в землю. Прошло несколько минут. Ни словом не обменялись между собой эти люди. Потом лежащий на земле с трудом встал, хватаясь руками за камни, и медленно поплелся дальше. Вслед за ним скоро тронулся и второй.
В одном месте им преградил путь ледниковый колодец. Похожая на воронку муравьиного льва [21] , черная пасть колодца непрерывно поглощала камни, гравий, воду. Все это сыпалось вниз в отверстие с однообразным глухим шумом. Передовой осмотрелся, тяжело поводя головой. Обходить было далеко, он шагнул на край колодца и медленно поехал вниз, к бездонному отверстию. На минуту он задержался, царапаясь изо всех сил кверху. Древко ледоруба протянулось к нему. Кое-как он выбрался и снова, спотыкаясь, падая, побрел дальше.
21
Личинки этого насекомого вырывают в песке воронкообразные ямки-ловушки, зарываясь в песок на дне воронки и оставляя снаружи лишь широко открытые челюсти.
Солнце клонится к западу. Постепенно одна за другой гаснут снежные вершины. Вот уже совсем стемнело в ущельях, туманные сумерки наползают на ледник со всех сторон. Только мраморная вершина Хан-Тенгри еще долго горит рубиновым цветом, суровая и неприступная, как и прежде.
Разгаданная тайна
И теперь совсем другую песню
Пропоет молоденький джигит —
Он споет об озере чудесном,
Что далеко в ледниках лежит.
Вот какую он споет нам песню.
Гусев нашел нас на расстоянии одного перехода от озера. Было утро. Мы лежали в мешках, накрывшись палаткой, не имея сил двинуться дальше.
Два дня, не переставая, шипел наш примус. Кашу сменял чай, потом жарилась козлятина, потом варился компот, потом снова чай — и так без конца. Это была настоящая оргия, лукулловское пиршество.
Силы прибывали с каждым часом. Теперь мы могли вдоволь наговориться обо всем. Гусев рассказал нам, как они подошли к озеру и увидели, что воды за эти дни прибыло очень много. Плыли на лодке, торопясь как можно скорее переправиться.
Загрубский с Горцевым выяснили, что ледник летом движется со скоростью трех метров в сутки в своем среднем течении и около двух у берегов. Горцев поверил, наконец, Загрубскому, заметив, что сложенные нами на леднике пирамиды действительно продвинулись вниз. Как только были доставлены к озеру продукты, Гусев вышел на ледник.
Все эти новости выкладывались обстоятельно, со всеми подробностями. Так приятно было лежать в мешке, удобно положив под голову свой рюкзак, и слушать под веселое фырканье примуса этот дружеский энергичный голос.