К заоблачному озеру
Шрифт:
Тяжелое разочарование постигло нас, когда на пятый день пути мы поровнялись с вершиной Хан-Тенгри. То, что казалось нам ледниковой долиной, было на самом деле двухкилометровым скалистым обрывом циркообразной формы.
Клубясь, неслись вниз с этого обрыва снежные лавины.
— Оставь надежду всяк, сюда входящий, — сказал Сорокин.
Не останавливаясь у цирка, мы прошли еще шесть километров — до подножия Мраморной стены.
Вот здесь-то и сложили мы пирамиду с запиской.
Сорокин во время всего пути по леднику по утрам вставал на два часа раньше других. Он карабкался на скалы, уходил на береговую морену левого склона, неутомимо нагибался, разбивая своим геологическим молотком осколки породы.
Удивительной способностью обладал этот, довольно тяжелый наш спутник. Когда дело касалось камней, он преображался. Он мог с пеной у рта доказывать, что безмен фальшивый и ему дали «казенного» груза на четыреста граммов больше, чем остальным. Или наговорить кучу оскорблений добродушному Шекланову, когда тот заставлял его во время дежурства убирать за собой посуду. Но он молча, не говоря никому ни слова, складывал себе в рюкзак увесистые образцы породы, самые ценные из тех, которые приносились и оставлялись на базах.
Иногда он дурачил нас, показывая ослепительно сверкавший на солнце обломок и хитро при этом подмигивая. Кристаллы пирита отливали чистым золотом, и мы бывали глубоко разочарованы, когда он, вдоволь над нами натешившись, выбрасывал «драгоценный» осколок.
Северо-восточное плечо Хан-Тенгри подавало некоторую надежду. От ледника поднимался крутой, но доступный склон, покрытый снежными увалами. На самом плече висели гигантские карнизы, но мы рассчитывали обойти их, пересекая склон к западу. Здесь, против этого склона, мы устроили свою основную базу.
Последний вечер перед выступлением прошел очень мирно. Пели песни, говорили о Москве, вспоминали о московских театрах, о водопроводе и ванной, как о чем-то очень далеком, почти фантастическом.
Сухорецкий устроил пир: в горячую воду накрошил шоколад, выдал всем по лишней галетине и по вкусной конфете из неприкосновенного запаса. Кроме того, была увеличена порция манной каши с маслом.
Завтрашний день мы должны были посвятить отдыху, подготовке снаряжения и всяким другим мелким делам. Никто не торопился на ночлег.
Я выбрался из палатки. Было темно, но на безоблачном небе, словно ожидая чего-то, светилось нежное легкое зарево.
Здесь, на леднике, темнота все сгущалась. Необыкновенно крупные звезды, мерцая, усеяли небосклон. Резкие изломанные тени упали на снежный покров.
Постепенно засеребрились вершины гор, все яснее и яснее вырисовываясь в сумрачной тьме.
Из-за противоположного хребта показался маленький смешной и яркий фонарик. Больше, больше — и, наконец, великолепная морозная луна выплыла в небо, заливая светом весь ледник.
Становилось очень холодно. Когда я нагнулся к котелку, там уже вместо воды была крепкая звонкая льдышка.
Далекий гром, сотрясая воздух, прокатился по леднику. Его раскаты быстро приближались, а потом замерли где-то в стороне от нас.
— Что там, Илья? — встревоженно спросил меня из палатки Сорокин. — Что это грохочет?
— Лавина! — сказал Сухорецкий. — Завтра увидим, ребята. Давайте спать.
Но среди ночи нас еще несколько раз будили эти протяжные громовые раскаты.
Утром начались приготовления. В который раз пересчитали и взвесили все свои продовольственные запасы. Ничего утешительного. Мало крупы, мало шоколада, керосина — на два примуса, топленое масло прогоркло, галеты на исходе.
На обратную дорогу оставили самое тяжелое и невкусное. Все остальное распределили по рюкзакам.
Осмотрели снаряжение. Смазали обувь, сменили тесьму на кошках, поточили напильником ледорубы. Ботинки мои и Шекланова плохо выдержали путь по леднику. Трикони [19] на них стерлись и расшатались.
19
Трезубые шипы на горных ботинках.
— Плохо, плохо, — сказал Сухорецкий, — снаряжение решает наполовину успех дела. А иногда и целиком все зависит от снаряжения.
Сорокин пренебрежительно сплюнул.
— Снаряжение! — сказал он. — На кой ляд нашему Олимпию снаряжение, когда он здоров, как бык. Наставить его на правильный путь, и он попрет без всякого снаряжения.
Шекланов, хоть и польщенный комплиментом, запротестовал.
— Ты, брат, ничего не понимаешь, — сказал он убежденно. — Техника спорта включает в себя и снаряжение. Я знаю это по лыжам. Не может самый способный лыжник, даже вдвое превосходящий других по своим физическим данным, использовать эти качества, если у него нет техники и хорошего снаряжения. Попробуй сделать «чистую христианию» [20] на хорошем склоне или пройти слалом на лыжах, которыми мы пользовались десять лет тому назад — с носковыми ремнями да в валенках… Вот тогда и узнаешь, что такое снаряжение.
20
Поворот на лыжах с полного хода.
— Сегодня вечером устроимся ночевать у самого склона, — сказал Сухорецкий, разглядывая вершину. — Эх, бинокля нет! Трудно понять отсюда, — чем грозят нам эти карнизы.
Плечо Хан-Тенгри резко выделялось на ярком голубом фоне неба. В одном месте, где вчера склон был покрыт мягкими зализанными снежными увалами, протянулся широкий след лавины.
— Придется брать правее, — сказал Сухорецкий.
На вершине Хан-Тенгри медленно появилось облачко. Оно делалось все больше и больше, потом незаметно отрывалось от вершины и медленно уплывало вдаль. Почти сейчас же на его месте возникало новое облако.
Было что-то гнетущее в этом суровом и надменном величии, окружавшем нашу маленькую группу. Готические скалистые замки правого берега, освещенные солнцем, казались населенными невидимыми существами, затаенно следившими за каждым нашим движением. «Летучая мышь» сердито загородила нам дорогу. Справа от нее уходил на север крутой ледопад — очевидно, за хребтом лежала долина Баянкола, откуда мы три года тому назад разглядывали грозный мраморный клык Хан-Тенгри. Ледопад широким амфитеатром подымался вверх. Представьте себе скамьи московского стадиона «Динамо» зимой, увеличенными в сотни раз.