К заоблачному озеру
Шрифт:
— Как будто у меня какое-то предчувствие было, — начал Сорокин, — я ведь с самого начала говорил — в горах эта резиновая клизма без надобностей.
— Замолчи! — резко сказал Гусев, — хватит уж твоих пророчеств.
Началась легкая перебранка, и я, чтоб не ввязываться, пошел к своей палатке.
Бросил прощальный взгляд на озеро, льды теперь плотно забивали всю поверхность воды у берега.
Я позвал Шекланова, чтобы немного его утешить — даже будь у нас насос, мы не сумели бы спустить нашу лодку на воду.
Али грустно смотрел на причудливо громоздившиеся льды и вздыхал.
— Завтра утром пойду за насосом. Уйду чуть свет, бегом пойду, но принесу проклятые мехи, — сказал он угрюмо.
— Хуже сделаешь, Али. Нам придется тебя поджидать.
— Ах осел, осел! — пробормотал Шекланов и поплелся за мной в палатку.
Ночь была неспокойная. Шекланов почти не спал, вздыхал и ворочался. Один раз он громко завопил спросонок: «Накачивай, накачивай крепче!»
Страшно грохотало что-то в боковом ледничке.
А рано утром, когда, наконец, я, измученный бессонницей, забылся, меня растолкал Шекланов и шепотом попросил одеться и выйти.
Было очень холодно. Рассветало. Облака плотно забили всю ледниковую долину.
Поеживаясь от сырости, я шел за Али, который был совсем в другом настроении, чем вчера.
— Ну, в чем дело, что тебе надо в такую рань? — спрашивал я, подозревая, что он сейчас предложит мне отправиться на поиски насоса.
— Ты посмотри на озеро! — сказал мне Шекланов.
Мы подошли туда, где вчера, заполняя залив, набивались льды. Теперь здесь, насколько можно было разглядеть в туманной мгле, лежала чистая вода, подернутая молодым ледком.
— Прямо наваждение какое-то! — сказал я.
Ночью, оказывается, ветер переменился, и все льды откочевали куда-то. Правда, даже теперь мы не смогли бы плыть из-за льда. Сильный холод сковал чистую воду.
— Ледок пустяковый, — горячо прошептал мне Шекланов, словно угадав мои мысли. — Ты гляди, — он провел ледорубом по льду, и сразу заколыхалась в трещине черная вода. — Но это все ладно, ты вот куда гляди!
Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и свистнул от изумления.
Надутый до половины у самого берега лежал наш баллон.
— Нашел насос? — спросил я обрадованно.
— Как бы не так… — вздохнул Шекланов. — Вот этими мехами! — и он стукнул волосатым кулаком по своей богатырской груди. — Передохну немного, надую до конца. Или хочешь — ты подуй, пока легко. А я уж потом прибавлю.
Я устроился поудобнее на земле, взял в рот сосок нашей лодки и принялся дуть.
С тихим шипением воздух входил через клапан. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли круги. Я отрывался от соска, втягивал всей грудью воздух и снова дул, дул без конца.
Уже стало мне мерещиться, что я на волейбольной площадке надуваю мяч, что кто-то звонко смеется над моими усилиями, что кругом зеленый лес Сокольнического парка культуры.
— Передохни, а то лопнешь, — услышал я, словно сквозь подушку, испуганный голос Шекланова.
Я выпустил сосок изо рта и теперь лежал, изнемогая от усталости.
— Ну, готово, — услышал я над собой. — Слышишь как здорово!
Али хватил кулаком по тугой баранке. Удар раздался звонкий, баллон, пружиня, отбил кулачище Али.
— Плывем? — ликуя, спросил меня Шекланов.
— Плывем!
Мы бегом бросились к палатке, вытащили весла, служившие на привале стояками, и вернулись к льдине.
— А если «мина»? — спросил меня Шекланов. — Разумеется, чтобы от греха подальше…
Хотя плыть в ледяной воде казалось мне делом невозможным, все-таки и я вслед за Шеклановым сбросил ботинки и остался в одних шерстяных носках… Мы подтащили баллон к воде. Резина зашуршала о тонкий ледок.
— Ну, я на весла, — сказал Шекланов и, тяжело усевшись, сунул весла в уключины.
Я воткнул ледоруб в песок и, придерживаясь за него, сел на корме. Жестокий холод, передаваясь от воды сквозь резину, сразу охватил меня.
Я оттолкнулся ледорубом, и лодка, подминая ледяную корочку, медленно двинулась на середину озера.
— Вот здорово! Вот здорово! — восхищенно говорил Шекланов. — А уж когда ледок растает, тогда совсем хорошо будет.
— А «мины»? — спросил я его многозначительно.
— Ну, «мины», это тоже, брат, не так страшно… — начал было Шекланов, но в это время что-то впереди нас в тумане так заплескалось и завозилось в воде, такие пошли круги, ломая хрупкий ледок, что, не окончив фразы, Шекланов резко повернул к берегу, и «Широка страна моя родная» оглушительно понеслось над изумленными горами.
Началась переправа. Вниз по леднику ушли молочно-белые клубы тумана. Загорелись на солнце снежные вершины Адыртерского хребта. Свою неизменную песню начали бесчисленные ледниковые ручейки.
Нужно было торопиться. Каждую минуту мог налететь ветер и изменить «ледовую обстановку» нашего плавания.
Все «население» Северного Иныльчека вышло провожать уходящих в первый рейс Шекланова и Гусева.
Мы успели соорудить некоторое подобие пристани, стащив к воде большую сланцевую плиту. Два ярких маркировочных флага украшали каменные пирамиды по ее краям.
Шекланов сидел на веслах. В ногах у Гусева лежали два тяжелых рюкзака. Оба мореплавателя изрядно волновались, но выражалось это состояние у них по-разному: Гусев говорил преувеличенно тихо и спокойно, Шекланов хохотал, шутил и все порывался исполнить какую-то арию.
Наконец, мы оттолкнули наше судно от берега, и оно быстро стало удаляться.
Боковой ледничок Шекланов обогнул на почтительном расстоянии. Грохот, который мы слышали ночью, происходил оттого, что две огромные ледяные глыбы отломились от этого ледника и теперь, ожидая благоприятного ветра, стояли недалеко от залива.