К заоблачному озеру
Шрифт:
— Отплыву подальше, а потом позову ребят. Вот выпучат глаза, когда увидят меня далеко от берега!
Я прикинул расстояние и, разбежавшись, прыгнул на одну льдину.
Она глухо крякнула и разошлась под моими ногами на две половины. И я погрузился в воду, в такую холодную, в такую прозрачную и ледяную глубину, что дыхание мое сразу остановилось. Я не успел даже вскрикнуть.
Тяжелые, кованные гвоздями ботинки тянули вниз. Я отчаянно барахтался, отталкивая обломки льдины, мешавшие мне плыть.
— Держи! Хватайся за ледоруб! — услышал я голос Сухорецкого.
Не помня себя, я ухватился
— Раздевайся живо! Полезай в спальный мешок! — командовал Сухорецкий. Появившиеся из палаток товарищи теперь только сообразили в чем дело и отпускали по моему адресу разные обидные замечания.
— Хорош бы ты был, если бы я не подоспел, — сказал мне Сухорецкий. — Я с рассветом пошел к лагерю. Уж очень холодно было ночью. Хотел подойти тихонько, пока вы спите. Вижу, ты нацеливаешься на льдину. Ну, думаю, добра от этой затеи не жди! Так оно и оказалось…
Я выпил горячего чаю, а Сорокин разложил на камнях хорошо выжатые принадлежности моего костюма.
— Ну, как дорога? — спрашивали все у Сухорецкого.
— Подходяще! — отвечал он довольно неопределенно. — Собирайтесь, скала очень длинная, прошел я ее только до половины. Чем раньше мы выберемся, тем лучше. Только не берите больше двадцати килограммов…
Наконец, показалось солнце. От моих вещей повалил пар. Дожидаться, пока они совсем просохнут, я не стал. Забрав пустые рюкзаки, мы с Сорокиным отправились к первому лагерю. Знакомство с маршрутом и яркие маркировочные листки бумаги ускорили наш путь.
Через два часа мы очутились внизу. Заваленные камнями, под клеенкой лежали продукты на обратную дорогу и все лишние вещи. «Не трогать!» — было написано рукой Гусева на прижатой камнем бумажке. Те вещи, которые нам предстояло захватить, были сложены отдельно.
Торопясь наверстать упущенное время, мы, не отдыхая, набили рюкзаки и, бросив прощальный взгляд на береговую скалу, тронулись в обратный путь.
— Эй, Илья! Кто-то кричит! — сказал мне Сорокин, когда мы были уже возле камней.
— Снится тебе, — не оборачиваясь, ответил я.
— Да погоди ты, не топай! Ясно слышу — кричит кто-то.
Я остановился, прислушиваясь. Да, теперь я тоже отчетливо слышал крик.
Маленькая фигурка быстро спускалась с береговой скалы. Но кто это?
Мы сбросили с плеч мешки и стали вглядываться.
— Кто же это может быть? — говорил Сорокин. — Неужели Орусбай? Может быть, с лошадьми что-нибудь случилось? Вот проклятье — очки забыл…
Это был Горцев. Теперь уже ясно видна была его складная крепкая фигура и белая киргизская войлочная шляпа.
Мы, недоумевая, пошли ему навстречу. Горцев тяжело дышал и вытирал пот с загорелого лба.
— Товарищ Рыжов, не могу уйти… Я всю ночь не спал, мучился, язви его… Ну как же, думаю, я товарищей бросил? Как же я своему сыну в глаза погляжу? Ну, думаю, если суждено умирать, так умру честным человеком… Вот и вернулся. А тут гляжу утром вас никого нет. Неужели, думаю, что-нибудь случилось? Прямо извелся весь…
Мы были счастливы. Так приятно было видеть, что мы не ошиблись в этом человеке, что он будет делить с нами все трудности пути.
— Все живы и здоровы, Георгий Николаевич, — сказал я, обнимая его. Вот обрадуются
— А как там Николай Николаевич? Как дорога? — торопливо расспрашивал Горцев, набивая свой рюкзак вещами. — Лодку здесь оставим?
— Куда там с лодкой! — сказал Сорокин. — Зря ее, подлую, волокли в такую даль.
Благополучно перевалив через скалу, мы подошли к месту ночлега.
Никто еще не возвращался за второй партией груза.
Мы заранее предвкушали изумление товарищей от встречи с Горцевым. В несколько приемов втащили оставшиеся вещи довольно высоко на скалы. Здесь, со стороны ущелья, они были изрезаны, а местами каменные плиты лежали, как кровельные черепицы — одна на другой. Усталые, мы устроились в тени скалы. Здесь на нас неожиданно натолкнулся запыхавшийся Гусев.
Он чуть не вывихнул руку Горцеву, приветствуя его возвращение. Исхудавшее и загорелое лицо Валентина было по-необычному взволнованно. Глаза возбужденно блестели.
— Кажется, появилась чистая вода, — сказал он нам. — Лодку! Лодку тащить надо!
Наконец, все вещи были у расщелины. За время, которое понадобилось нам, чтобы перенести сюда продукты и снаряжение, Сухорецкий успел определить место переправы и вбить несколько костылей.
«Рыжая скала» оказалась самым скверным из всего, что я до сих пор в своей жизни видал. Пришлось связаться, оберегая каждый шаг товарища. Рюкзаки во многих местах подтаскивали на веревках. С каждым шагом мы поднимались все выше и выше над озером. Несколько раз Сухорецкий пытался спуститься ниже. Но древний ледник, проходивший здесь много тысячелетий тому назад, обточил и загладил скалы. Не было ни малейшей надежды на благополучный переход по этим каменным «зализам». Поэтому мы ползли все выше, преодолевая скалу метр за метром.
И вот, когда мы вышли к середине озера и во всей своей дикой красоте открылись перед нами ущелья северного берега и зеркальная поверхность чистой воды, — дорогу преградила глубокая расщелина.
Мы находились в это время приблизительно на высоте 300 метров над озером. Сухорецкий попытался подняться еще выше, думая, что, может быть, там замкнется каменная пасть. Но ему удалось найти лишь место, где расщелина немного сужалась. Это место казалось наиболее удобным для переправы, потому что около него мы обнаружили небольшую площадку. Кроме того, противоположный край трещины несколько понижался.
Измученные переходом по скале, мы сидели под большим камнем какого-то удивительного коричневого оттенка. Камень этот предохранял нас от камней, непрерывно летевших вниз.
Сорокин нашел в изобилии окись магния и теперь раздумывал — сумели бы люди добывать золото, если бы оно здесь оказалось, или оставили бы его в земле.
Никто не знал, как пойдем дальше. Усталость притупила всякий интерес к этому.
Сухорецкий позвал Валентина. Посовещавшись, они окликнули Шекланова и быстро связались самой прочной из наших трех кокосовых веревок. В скалу над головой Гусев вбил самый надежный из скальных крючьев и пропустил веревку сквозь кольцо карабина. Сухорецкий надел скальные башмаки, сбросил всю стеснявшую одежду и отошел к краю маленькой площадки перед расщелиной.