К заоблачному озеру
Шрифт:
Этот вихрь впервые был описан Мерцбахером. Наши экспедиции вот уже в течение трех лет отмечали постоянство, с которым он появляется в определенные часы.
Почти всегда ветер приносил с собой мглу — мельчайшую лёссовую пыль.
Киргизы называли такую мглу «бос-шамал» — пыльный ветер.
Кто-то еще в прошлом году пустил в ход шутку, что это дует на советских путешественников сам покойный немец, недовольный тем, что нашлись люди, забравшиеся на Тянь-Шань дальше, чем он.
Отсюда и появилась в обиходе фраза: «дует папаша Мерцбахер».
Николай Николаевич озабоченно посмотрел вниз, в долину, и сказал:
— Как бы Мерцбахер не застал наших ребят на скалах.
Гусева мы не могли найти — его зеленая защитная гимнастерка совершенно сливалась с окружающим фоном.
Шекланов щеголял в лыжном костюме какого-то немыслимого розового цвета. Этот костюм, в особенности изрядно выцветшие его брюки, служили неистощимой темой для сорокинского остроумия.
Сейчас благодаря этим брюкам их обладатель был довольно быстро обнаружен. Он стоял очень высоко в ущелье, там где кончалась каменная осыпь и начинались скалы. Нельзя было понять отсюда, что он там делал. По-видимому, он полез куда-то в сторону без Гусева.
— Но где же Сух? — спросил Сорокин, не отрывая глаз от бинокля.
— Мана! Мана! — закричал Ошрахун, зоркий и наблюдательный, как все охотники Тянь-Шаня.
— Уй бу юй! — прошептал упавшим голосом Акимхан. — Пропал!
Тут, наконец, увидел Сухорецкого и я. Он шел медленно, но довольно уверенно вдоль отвесной стены.
Расстояние и ложная перспектива делали его путь до такой степени страшным и невозможным, что мы замерли, словно оглушенные.
Так могла бы двигаться муха, но каким образом идет Сухорецкий, даже при всей своей ловкости, — этого никто из нас тогда объяснить не мог. Если бы он еще карабкался вверх по скале, но он шел, пересекая крутую и гладкую стену вверх по диагонали, очень медленно, без всякого видимого усилия, без остановок.
Оглушительно щелкнув, резиновая подстилка от палатки рванулась вверх и ковром-самолетом умчалась в ущелье. Громыхая и подпрыгивая, покатился вниз пустой алюминиевый котелок, неосторожно забытый на склоне. На ходу крышка соскочила с него и продолжала свой путь самостоятельно. Тучи песка поднялись со склона, хлестнув нас по лицам.
— Шамал! Бос-шамал! — закричал Акимхан и кинулся к своим вещам.
Налетел ветер. Заклубился под ногами туман, рваные серые его комья, сбиваясь плотнее и плотнее, заполнили всю ширину долины, поползли в боковое ущелье и скрыли от нас товарищей.
Мы, задыхаясь, накрывали вещи клеенкой, прижимали их тяжелыми камнями.
Туман мельчайшими каплями оседал на одежде, на наших руках и лицах.
Торопливо натягивали мы на себя штормовые куртки, надевали шапки и рукавицы.
— Как там теперь наши ребята? — крикнул я Загрубскому.
Николай Николаевич озабоченно покачал головой. Мы сели рядом и, защищаясь от ветра, натянули на себя полотнище палатки.
— Я все это предсказывал! — запыхавшись, говорил Сорокин. — Я знал, что так будет! Еще хорошо, что они налегке, без грузов… Нет здесь дороги, это и слепому ясно…
— Молчите уж вы… Кузгун… — сказал сердито Николай Николаевич.
Утомительно завывал ветер. Мокрое полотнище рвалось из рук, хлопая и тяжело ударяя нас при каждом его порыве.
Носильщики не хотят рисковать
Есть у нас старинное преданье.
Пел о нем в юрте старик-киргиз,
Будто бы Хан-Тенгри в наказание
Смельчаков со скал бросает вниз.
Вот какое есть старинное преданье.
— Давай, начальник, расчет, — решительно сказал Акимхан.
Он стоял перед Сухорецким, не глядя ему в лицо. Ошрахун быстро складывал в узел чапан, кружку, белье.
Сухорецкий только что вернулся. Мы сидели у костра и обсуждали результаты разведки.
Пути к перевалу не было. Гусев поднимался до тех пор, пока перед ним не встал каменный обрыв. Валентин, а за ним и Шекланов попытались карабкаться по скалам в обход.
— Ну, нет пути и все тут! — неприязненно отвечал Гусев на мои вопросы.
Шекланов крутил головой и отдувался.
— Ну, Илья, не приведи аллах, — сказал он мне шепотом. — Залезли мы в такой уголок, что только благодаря Валентину я жив остался. До сих пор поджилки дрожат.
Через два часа после Гусева вернулся и Сухорецкий.
Темнело, когда мы услышали снизу от лагуны его голос.
Он набрал воды из озера в две фляжки и теперь нетерпеливо ожидал чая.
— Нашел дорогу! — объявил он весело. — Жаль, вы меня не видели. Завтра с утра двинем по берегу.
Сорокин выразительно свистнул.
— Видели, видели твой путь, — ответил он. — С грузом мы не пройдем.
— Пройдем, — хладнокровно сказал Сухорецкий. — Пройдем, потому что другого пути у нас нет. Понимаешь? Или возвращаться обратно или пойти по берегу…
— Что он говорит? Что он говорит? — тревожно спрашивал Акимхан у Горцева. Тот неохотно перевел слова Сухорецкого.
Акимхан вскочил, словно укушенный каракуртом. Он бросил Ошрахуну несколько повелительных слов и приблизился к костру.
Мы сразу догадались о его намерениях, но сидели молча, переглядываясь.
— Расчет давай, — повторил уже грубо Акимхан.
— Зачем расчет? — спросил Сухорецкий спокойно. — Дорога только еще начинается. Договор подписывал?
Акимхан заговорил, возбужденно, тыча рукой себе в грудь, в сторону Ошрахуна, в сторону озера.
— Перевод! — сказал он яростно Горцеву, — давай перевод!
Горцев, как-то потускнев, стал переводить.
— Говорит — дальше не пойдем, договор порвать можете. Говорит — на смерть идете, а они не хотят умирать. Еще всякую ерунду говорит насчет шайтана и озера. Говорит — уплатите ему по сегодняшний день и напишите отпускную бумагу.