К заоблачному озеру
Шрифт:
Сухорецкий, уже отдохнувший, вынимал из своего мешка часть груза.
— Вверх пойдем с облегченными вьюками, — сказал он мне ободряюще. — Ну, каков спуск?
— Нет, ты скажи мне каков Горцев! — с горечью ответил я.
— Придется идти без носильщиков. Все наши три точки опоры рухнули, — попробовал он пошутить. — А уж Горцеву я просто не стал ничего говорить. Видно, и ему не легко…
Внизу, в защищенном от ветра ущелье, было тепло и уютно. Вода залива оказалась удивительно прозрачной и мягкой, не похожей по вкусу на снеговую.
Сухорецкий торопил всех, заставляя наполовину опоражнивать мешки.
Горцев вызвался спустить до вечера остальной груз с береговой скалы. Мы все наскоро написали письма. С уходом Горцева надолго обрывалась наша связь с миром.
— Объясните все Орусбаю, — сказал ему Сухорецкий, — а сами постарайтесь обеспечить нас мясом на обратный путь.
Горцев молча пожал ему руку. Мучительная борьба чувств отражалась на его открытом лице. Жаль было смотреть на этого мужественного и славного человека.
— Эх, язви его, как паршиво на душе, — сказал он, обнимая меня на прощание. — Привык я к вам, что ли…
— Да плюньте вы на все и пойдем с нами, — сделал я последнюю попытку.
— Нет уж, не тираньте душу… — сказал он и, махнув рукой, быстро пошел вверх к осыпи.
Мы съели по сухарю и кусочку шоколада, выпили воды и, взвалив мешки, гуськом двинулись за Сухорецким.
По скалам над озером
Там, где пройдет тау-теке, пройдет и пограничник. А там, где даже теке не сможет пройти, — пограничник все равно пройдет.
Нетрудно себе представить наше настроение. Уход всех трех носильщиков означал для нас резкое сокращение сроков пребывания на леднике.
Теперь на каждого приходилось грузов экспедиции в полтора раза больше, чем прежде.
Почему же мы не вернулись обратно?
Может показаться странным, но уход Горцева словно прибавил нам сил. Какая-то азартная ярость появилась у всех — ах так, все против нас?! Ну, так назло всем пройдем!
Подъем начинался почти от самого озера по огромным каменным завалам.
Как будто нарочно, чтобы затруднить наш путь, складывал какой-то великан эти тщательно вымытые и отполированные бледно-желтые мраморные глыбы.
Иногда под ногами такая глыба тихонько покачивалась, многозначительно предупреждая об опасности. В одном месте пирамидка из многопудовых камней от одного прикосновения, громыхнув, рассыпалась. Неуклюже подскакивая, валуны покатились вниз.
Но мы пробирались довольно быстро. Облегчив наполовину свои рюкзаки, мы будто прибавили себе сил вдвое против прежнего.
После больших камней Сухорецкий повернул нашу цепочку вверх по ущелью и конусу осыпи. Держась вплотную к скалам, мы начали подъем к вершине этого конуса.
— Куда же он ведет нас? — думал я, поглядывая вверх. — Ведь осыпь начинается у совершенно отвесной скалы.
Опустив низко голову, стараясь дышать как можно ровнее и спокойнее, я шел предпоследним. На одной из маленьких остановок, укрепившись потверже, глянул вниз.
Дело двигалось, оказывается, совсем неплохо. Заливчик лежал довольно глубоко, и брошенные нами вещи едва различались среди камней.
Сорокин указал мне на маленькую фигурку Горцева. Он стоял внизу, размахивая белой тряпкой. Мы дружно крикнули ему какое-то приветствие.
— Ну, ребята! — сказал Сухорецкий, — теперь осмотрите свои рюкзаки, чтобы они не выдавались слишком из-за плеч. Помните: три точки опоры и ставьте крепче ноги.
Эту речь он произнес очень негромко и в необычной для оратора позе: стоя к слушателям спиной, сильно согнувшись и упираясь опущенной головой на ледоруб.
Потом он выпрямился и, сделав еще несколько шагов по осыпи, круто повернул вправо.
Теперь только я понял, почему таким страшным казался нам вчера его путь.
Скала обрывалась вниз под прямым углом и была когда-то отшлифована ледником. Но незаметная для глаза складка горной породы образовала здесь карниз шириной в 10–20 сантиметров. Карниз этот был присыпан землей, мелкой галькой, хорошо были заметны вчерашние следы Сухорецкого. Местами, где земля на карнизе слежалась плотнее, он ударом лопатки ледоруба делал удобную ступеньку.
— Не гляди по сторонам, — сказал я, увидев побледневшее лицо Сорокина.
Он кивнул головой и продолжал путь, сосредоточенно уставившись глазами под ноги.
Я представил себе, как выглядят наши фигуры со стороны, и решил, что Горцев, вероятно, давно читает нам отходную.
От скалы, нагретой солнцем, исходило приятное тепло. Стараясь держаться к ней поближе, мы упорно двигались вперед. Никто из нашей группы не был подвержен головокружению. Но все предпочитали на ходу не смотреть вниз и только во время небольших остановок, утвердившись понадежнее, мы разглядывали открывающуюся под ногами панораму.
Мы поднялись уже значительно выше первой скалы. Озеро и Северный Иныльчек были пока не видны, но зато теперь нам полностью открылся «броненосец» и левые притоки Южного Иныльчека…
Кончился карниз и вместе с ним неприятное ощущение пустоты справа. Мы были в небольшом углублении в скале, которое альпинисты называют кулуаром. Здесь по команде Сухорецкого мы связались по двое. Потом сели, устроив рюкзаки так, чтобы они лежали на камнях и спина могла отдохнуть от их тяжести.
Каждый достал кусок галеты из своего дневного пайка и несколько минут все сосредоточенно жевали, наслаждаясь отдыхом.