К защите родины — готовы!
Шрифт:
Ферреро усмехнулся. Он подошел к носу баркаса. Беваква подрулил к причалу. Ферреро поднялся на пристань, держа в руке веревку. Он быстро привязал баркас. Не успел он закончить это действие, как к нему направилась пара хорватских таможенников.
Их аккуратно наглаженные мундиры цвета хаки, внушительного вида фуражки, блестящие сапоги и сверкающие автоматы явно указывали на союз их страны с Германией. Однако лица под этими фуражками — продолговатые, морщинистые, смуглые и с глубокими пронзительными глазами — такие лица в Германии встречались не часто.
— Ваши документы? —
— Вот они есть, господин таможенный. — Ферреро говорил на ломаном хорватском, да еще и с акцентом, но понять его было можно. Он достал документы из заднего кармана помятых шерстяных штанов.
Таможенник осмотрел их и передал своему товарищу.
— Вы случаем не из Социальной Республики? — спросил второй таможенник. На его лице появилась зловещая улыбка. — Не из Сицилии?
Ферреро перекрестился.
— Матерь Божья, нет! — воскликнул он по-итальянски. Сицилия была британским марионеточным режимом. Признать, что ты оттуда — все равно, что признать себя шпионом. А кто захочет признать себя шпионом, тем более в Хорватии? Жуткой репутации усташей завидовало даже гестапо. Ферреро продолжил, теперь уже по-хорватски: — Из Анконы, как видите вы. Много угрей на льду продать здесь у моего партнера и меня.
— Ага, — Оба таможенника явно заинтересовались. Тот, что со зловещей улыбкой, сказал: — Может быть, наши жены купят немного для пирогов, если пойдут на рынок.
— Возьмите немного сейчас, — предложил Ферреро. Он отлично понимал, что иначе на рынок на попадет вообще ни одного угря. Также он не заметил исчезновения пары пятидесятидинаровых банкнот, которые вложил в предьявленные документы. Хорватские фашисты были лишь бледными копиями своих немецких коллег, подкуп которых обошелся бы гораздо дороже.
Положив угрей в пару мешков, таможенники почти не взглянули на документы Беваквы (хотя прикарманить и его сто динаров они отнюдь не забыли), равно как и на привезенный груз. Поставив необходимые штампы, они удалились, явно довольные собой.
Рыбаки последовали за ними. Как и следовало ожидать, рыбный рынок находился недалеко. Прежде чем пустить туда Ферреро и Бевакву, еще один чиновник в форме потребовал у них документы. Штампы таможенников впечатлили его настолько, что он даже не потребовал взятки.
— Угри! — закричал Ферреро на плохом, но громком хорватском. — Угри из итальянских вод! Угри!
Вскорости вокруг него образовалась толпа. Количество угрей уменьшилось, динаров — увеличилось. Пока Ферреро громко расхваливал товар и вел торговлю, Беваква ходил обратно на пристань и приносил оттуда новые мешки с угрями.
Растолкав топлу, к прилавку подошел мускулистый мужчина. Он накупил угрей на триста динаров, протянув Ферреро толстую пачку денег.
— Для моего ресторана, — обьяснил он. — А головоногих у вас случайно нет?
Ферреро покачал головой:
— Их мы продаем дома. Здесь их мало кто любит.
— Очень жаль. Я подаю кальмаров, когда есть возможность.
Мускулистый мужчина перекинул мешок с угрями через плечо и ушел, расталкивая локтями толпу так же грубо, как и на пути к прилавку. Ферреро потер подбородок и засунул триста динаров
Угри разошлись быстро. Здесь в Риеке все рашодилось быстро — своей рыбой Хорватия не славилась никогда. Когда вся рыба с баркаса была продана, Ферреро и Беваква заработали втрое больше, чем могли бы заработать на той же рыбе в Анконе.
— Надо будет еще много раз сюда приехать, — сказал с энтузиазмом Беваква, вернувшись в тесную каюту. — Разбогатеем.
— Хорошая идея, — ответил Ферреро. Он достал пачку денег, которую дал ему владелец ресторана. С каждой двадцатидинаровой банкноты на него смотрело суровое и неулыбчивое лицо Анте Павелича, первого хорватского поглавника. Не Павелич изобрел фашизм, но в его исполнении фашизм получился еще более жутким, чем у немцев. Ничуть не лучше были и его преемники.
Между банкнотами оказался клочок бумаги. На нем была нацарапана записка по-английски: «Церковь Пресвятой Девы Лурдской. Завтра 17:00». Джордж Смит передал ее Питеру Дринкуотеру, который прочел записку, кивнул и разорвал ее на очень маленькие кусочки.
Дринкуотер сказал, все еще по-итальянски:
— Нам следует поблагодарить Пресвятую Деву за такой хороший улов. Может, тогда она вознаградит нас снова.
— Я слышал, тут есть хорошая церковь Ее имени, — ответил на том же языке Смит. Вряд ли таможенники успели прикрепить к баркасу «жучок», но рисковать не хотелось. Немцы славились лучшими и самыми компактными «жучками» в мире, и щедро делились ими со своими союзниками.
— Да поможет нам Пресвятая Дева в рыбной ловле, — набожным тоном сказал Дринкуотер. Он перекрестился. Смит автоматически сделал то же самое, как всякий истинный рыбак. Чтобы снова увидеть Сицилию, не говоря уже об Англии, ему следовало не просто прикидываться рыбаком, абытьим.
Конечно, подумал Смит, если б он действительно хотел дожить до преклонного возраста, ему следовало бы пойти по стопам отца и стать плотником, а не военным разведчиком. Но даже карьера плотника не могла гарантировать спокойную старость, ибо и фашистская Германия, и Советский Союз, и США, и Британия — все были готовы к тому, чтобы начать бросаться солнечными бомбами, как мячиками для крикета. Он вздохнул. В этом мире в безопасности не был никто — опасность, которой подвергался лично он, была всего лишь чуть более явной, нежели у других.
Если не считать сербов, занятых рабским трудом (да и что их считать — все равно мало кто из них долго протянет), в Риеке проживало около 150 тысяч человек. Старая часть города представляла совой смесь средневекового и австро-венгерского архитектурных стилей — скажем, изящная ратуша выглядела вполне по-венски. Новые же здания, как и всюду от Атлантики до фашисткой половины Украины, были выполнены в том стиле, который в свободных странах критики насмешливо называли «шпеероготическим»: массивные колоннады и огромные вертикальные монументы, указывающие каждому индивидууму на тот факт, что он — жалкий муравей в сравнении с необьятной мощью Государства.