«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)
Шрифт:
– Огонь! – скомандовал лейтенант и сам стал стрелять из автомата короткими очередями. Захлопали редкие винтовочные выстрелы.
Я стрелял по наступающим длинными очередями, не экономя патронов. К тому же, подпустив немецкую пехоту по-
ближе, вступил в бой «максим» на пригорке. Немцы, оставив в ложбине много убитых и раненых, отошли.
– Ну вот, – довольно улыбаясь, сказал лейтенант, – а ты говорил – менять позиции. Отбились же!
Однако радость наша была недолгой. Из-за леса вынырнули два «мессера» и сразу же сбросили по две бомбы на позиции пулеметчиков, потом из пушек и пулеметов стали поливать
Когда стих гул моторов и исчезли ненавистные силуэты немецких истребителей, я выглянул из окопа. На наших позициях – никакого движения.
– Эй, славяне! Есть кто живой?
Никакого отклика. Тишина.
Я прополз вдоль окопов. Одни убитые, в том числе и лейтенант. Эх, говорил же я тебе – менять позицию надо!
Пригнувшись, я метнулся на холм, к пулеметному гнезду. Бомба угодила точно в окоп. Все три пулеметчика были убиты, сам пулемет изрешечен осколками, с кожуха ствола текла вода. По спине пробежали мурашки – опять остался один!
Бегом я спустился с холма к погибшему лейтенанту, схватил его командирскую сумку. В ней карта, я сам видел – хоть сориентироваться можно. Рассовал по карманам магазины с патронами и – бегом в лес. Медлить нельзя. Немцы долго ждать не будут, после налета атаку наверняка повторят.
В лесу уселся на поваленном дереве и стал изучать карту. Вот наши позиции, слегка отмеченные карандашом, а тут, похоже, позиции батальона. Я сориентировался по сторонам света. Мне – на север.
Шел осторожничая, периодически останавливаясь и прислушиваясь. Немцы – они ведь сейчас в основном вдоль дорог прут, все на технике – танках, грузовиках, бронемашинах, мотоциклах, потому их сначала слышно, а потом – видно.
Горько было за страну. Стремились стать самой сильной, самой развитой державой мира, поднять промышленность, заводы строили, деревни голодом морили, продавая зерно за рубеж в обмен на станки. И где сейчас вся эта техника? Почему наш солдат пешком и с винтовкой, а не с автоматом и на мотоцикле, как немец?
В училище, да и позже – на учениях в полку – нам вбивали догму: танки – главная сила сухопутных войск. Ими, как бронированным кулаком, проламывают оборону противника. Меня так готовили воевать – группой танков обрушиться
на врага. А что я вижу? Наступают немцы, проламывая нашу оборону танками. Все с точностью «до наоборот». Когда я читал историю, смотрел документальные фильмы, война представлялась несколько иной. Тяжелой – да, кровавой – да, но не такой горькой.
Я упорно шел вперед – к месту, где располагался наш батальон, периодически заглядывая в карту. С остановками путь мой был нескор, да и уставал я быстро. Попытался вспомнить: когда я последний раз ел? Выходило – еще позавчера ночью.
Часа через три-четыре пути я вышел на позиции батальона, отмеченные на карте. То, что это именно те позиции были, я не ошибся, только батальона не было. Вокруг – трупы, разбитые ящики, сгоревшие машины. И все подавлено, изрыто танковыми гусеницами. Говорил же мне тогда капитан-комбат, что из тяжелого вооружения в батальоне – только пулеметы и минометы. А ими от танков не оборонишься.
Я пытался представить себе последний бой батальона. Да, тяжкая доля досталась парням. И запах вокруг тяжелый стоит – трупный. Видимо, батальон принял бой еще вчера.
Стараясь быть как можно более незаметным, я прошел через позиции. Увидел писаря Твердохлебова, что оформлял в палатке наши бумаги. Поперек его груди – рваная отметина от автоматной очереди. Недалеко от него лежал смуглый узкоглазый боец – не то казах, не то якут, сжимавший в мертвых руках снайперскую винтовку «СВТ». Я уж было мимо прошел, да остановился – не смог бросить такое богатство. Вернулся, вынул из окоченевших рук винтовку, снял патронташ с патронами. Конечно, по-человечески – похоронить бы бойцов надо. Но их не одна сотня, я же – один. А задача воина – в первую очередь нещадно убивать врагов. И потом, немцы обычно сгоняли жителей окрестных сел для братских захоронений на поле боя. Так что простите, ребята, но мне надо дальше идти.
Идти стало тяжелее – винтовка и патроны отнимали силы, а их у меня и без того было немного. И бросить оружие было жалко, и нести нелегко. Автомат немецкий для ближнего боя – на 100–200 метров – хорош, а винтовка – для точного выстрела на 300–500–800 метров. Как дилемма для буриданова осла… Решил нести, пока есть силы и насколько хватит терпения.
К вечеру добрел до деревни. Она была изб в десять-две-
надцать, а люди были только в одной избе – глубокий старик со старухой.
Попросил я у них поесть. Посмотрел дед на меня из-под кустистых бровей:
– А где ж твой полк? Почему тебя Сталин не кормит?
Спорить с ним или объясняться не было ни сил, ни желания. Я повернулся, чтобы уйти, но бабка остановила меня:
– Подожди, сынок. Не со зла он. Понять не может, что происходит, сумлевается, что наши бить немчуров начнут – все бегут да бегут. Я тебе сейчас соберу чего-нито.
Бабка пошла в избу. Дед скрутил самокрутку, затянулся, зашелся в кашле.
– Где же танки наши, где соколы сталинские? Вот объясни мне, почему который день мимо деревни красноармейцы драпают, а в небе самолеты только немецкие? Чего молчишь? Не знаешь или сказать не хочешь? Коли это хитрость такая военная, так вы бы людям заранее сказали, чтобы мы, значит, ушли. Чего нам под немцами мучиться? И-э-эх! – махнул рукой дед, насупившись.
Я стоял молча, и мне было горько и стыдно. Не имея возможности что-то изменить в цепи происходящих событий, я бежал на восток вместе со всеми. Что я мог сказать деду? Но с другой стороны – сейчас он был для меня олицетворением всего русского народа, испытывал настоящее горе, и видеть эту трагедию было страшнее, чем испытывать мучающий меня не первый день голод.
Не в силах держаться на ногах, я присел на траву рядом со стариком:
– Как зовут тебя, батя?
– Трофимычем на селе кличут, – дед звучно сплюнул в траву. – Ну и что? Сказать что-то хочешь? Скажи уж, будь так ласков – утешь старика!
– Ты прости нас, отец, что не смогли защитить – не суди очень уж строго. Много причин сейчас есть у Красной Армии для бегства. И еще будем бежать, много городов отдадим. У Москвы остановимся. В декабре сорок первого дадим Гитлеру под Москвой настоящий бой. И назад погоним!
Старик первый раз за весь наш разговор поднял на меня бледно-голубые, словно выцветшие на солнце за долгую жизнь глаза:
– Неуж? А дальше?
– А дальше Сталинград будет, триста тысяч немцев в
плен возьмем – вместе с самим фельдмаршалом по фамилии Паулюс.