Качели в Пушкинских Горах
Шрифт:
— Сегодня будет великолепный день, — донесся до меня незнакомый голос. — Я летела на самолете и не видела ни одного облачка. Небо голубое, а по нему идут розовые полосы. Как на картине Рериха…
Ее звали Люся. За завтраком она рассказывала про покойную бабушку, которая под конец жизни стала очень плохо видеть. Бабушка целыми днями сидела у окна и спицами шевелила. Делала вид, что вяжет.
— Люсенька, тебе, наверное, хочется город посмотреть? — спросила мама.
— Лучше уж тогда Петродворец, — сказала Люся.
— Прекрасно, —
«Никак», — хотел ответить я. До отъезда в пионерский лагерь три дня, надо сделать кучу дел, а в Петродворец мы всем классом ездили месяц назад.
— Слушай, — спросил я у Люси, когда мы вышли во двор, — зачем ты в Ленинград прилетела? Неужели из Москвы нельзя в Индию лететь?
— Видишь ли, — объяснила она, — мне надо в Бомбей, а из Москвы самолеты только на Дели и на Калькутту. А через Ленинград проходит рейс Монреаль — Париж — Ленинград — Дакка — Бомбей. Самолеты канадской авиакомпании летают. «Боинги»… Иногда даже в салоне кино показывают…
— В самолете кино?
Она посмотрела на меня, как на неандертальца. Некоторое время я молчал.
Знаю я эти «боинги». Похожи на наши Ил-62, только побольше и с красной полосой посередине. Вот только не помню: турбины у них или винты?
Все время было прохладно, а когда мы приехали в Петродворец, стало вдруг невыносимо жарко. Казалось, что сверкающие фигуры в фонтанах плавятся под тонкими струями воды. Но Люся недолго любовалась фонтанами. Пожалуй, только мощный Самсон заинтересовал ее. А мимо львов, стройных девушек с амфорами она проходила не останавливаясь. А я все время думал о пяти рублях. Туда ехали без билета и обратно так же надо… Этот мяч не давал мне покоя.
— Тебе скучно со мной? — вдруг спросила Люся.
— С чего ты взяла?
— О чем ты все время думаешь?
— Ни о чем.
— А почему молчишь, когда я к тебе обращаюсь?
— Так…
— А я слышала, что тебе мама говорила… Ты должен мне мороженое покупать. Я, если захочу, могу десять порций съесть. Давай на спор?
— Не хочу на спор, — сказал я.
— Тебе мама велела за мной ухаживать?
— За болонками ухаживают. И за аквариумными рыбками тоже. Только их не мороженым, а червяками угощают. Понятно тебе?
— Тебе мама велела меня развлекать.
— Что прикажете? На голове стоять или фокусы показывать?
Она пошла вперед.
— Обиделась? — догнал я ее.
— Уйди, — сказала она. — Я же вижу, тебе со мной скучно. Лучше уйди…
— С чего ты взяла?
— Я вижу. Я тебе надоела. Я всегда всем надоедаю. У меня, если хочешь знать, ни одной подруги нет…
— Так не бывает.
— Бывает! Но они мне и не нужны…
— А кто тебе нужен?
— Мне? Куклы.
— Куклы?.. — засмеялся я. — Сколько тебе лет?
— А раньше был нужен телефон…
— Ты всем звонила, да?
— Нет, — засмеялась она. — Детский телефон за шестьдесят копеек. Я разговаривала…
— С мальчиками, которые в тебя влюблены?
С собой…
Я свистнул и покрутил пальцем у виска. Но она не обиделась.
— Я очень хотела стать знаменитой, — сказала она. — Сначала артисткой, потом художницей, потом балериной. Этого все хотят, только скрывают… А та, с кем я разговаривала по телефону, уже стала знаменитой, понимаешь? Это была я сама, но только в будущем.
Я молчал. Мне самому хотелось стать прославленным футболистом или велогонщиком, но я никуда не звонил по игрушечному телефону за шестьдесят копеек. Гораздо проще было пойти и записаться в секцию. Только я почему-то до сих пор никуда не записался…
— Знаешь, — словно прочитала она мои мысли. — Я уважаю только тех, кто говорит, что думает…
— Даже тогда, когда тебе не нравится, что они думают?
Люся помолчала.
— Даже тогда…
— Пожалуйста… Я думаю, как бы купить футбольный мяч за пять семьдесят…
— Мяч?
— У меня не хватает семидесяти копеек.
— Я отдам тебе все деньги, когда буду улетать…
— Спасибо, только, может, и так хватит.
— Знаешь, — сказала она. — А мне бы сейчас хотелось покачаться на качелях. У нас во дворе качели висят. Осенью на них здорово качаться. Особенно когда листья падают. Кажется, что ты тоже лист и тоже падаешь…
Я промолчал.
Если мне что нравится, так это прицепиться к машине на велосипеде и мчаться, чтобы ветер в ушах свистел.
— Или, — продолжала она, — я бы сейчас с удовольствием по лесу прошлась. Ты был когда-нибудь в Пушкинских Горах?
— Не был.
— А я была. Знаешь, какой там лес? Поляны, а на них огромные сосны растут. По вечерам у них в ветвях солнце задерживается. А пруд! Вода чистая-чистая, видно, как рыбы плавниками шевелят…
Тем временем мы порядком удалились от фонтанов и теперь шли по узенькой асфальтовой дорожке вдоль залива. По бокам росли сосны, но солнце почему-то не задерживалось у них в ветвях. В Пушкинских Горах, наверное, сосны далеко друг от друга стоят, а здесь ветками толкаются. Мимо проносились велосипедисты и проходили люди. Вдруг она остановилась и сошла с дорожки. Сняла туфли и пошла к воде. Она шла по песку, и маленькие следы тянулись за ней… Зря я, наверное, про мяч сказал…
— Давай искупаемся, — предложила она, глядя куда-то вверх, словно не мне, а облаку говорила.
— А ты когда-нибудь в Финском заливе купалась?
— Нет, а что, в нем нельзя купаться?
— Можно, только километр пройдешь, пока хотя бы по пояс будет.
— Ну вот и отлично, я же все равно плавать не умею… Ты идешь со мной или нет?
— Не хочется, — ответил я и сел на горячий песок. Солнце светило в глаза. Сделав из ладони козырек, я смотрел ей вслед.
Лопатки торчали у нее из спины как маленькие крылья…