Качество жизни
Шрифт:
– Ну. А при чем тут писательница какая-то?
– Она - это я. То есть я - это она. Почитали бы.
– А. Это успеется.
– Вы однофамилица, это замечательно, я ведь был уверен, что выдумал эту фамилию, что фамилия искусственная.
– Ничего не искусственная. Это мамина вообще-то. Так, - оглядела она меня, - чего будем с имиджем-то придумывать?
– А так, как есть, я не гожусь?
– Годитесь. Но все-таки можно харизмы добавить. Почему, думаете, тот же политолог П. все время в черных очках?
–
– А то. Или: актер Б. все время в черной шляпе. Можно, конечно, и без этого. Но лучше, когда фенечка какая-нибудь. Фишка. Простая, но эффектная.
Сама Аня была одета без затей и без фишек. Джинсы до того затертые, что казались грязными, впрочем, возможно, они такими и были. Застиранная футболка с какой-то надписью, буквы наполовину стерлись и слиняли. Из босоножек высовываются большие ногти с облупившимся лаком.
И мы поехали на ее небольшом, юрком джипе искать для меня фенечки или фишки.
Прибыли в фирменный магазин, где Аня повела меня смотреть рубашки, брюки (точнее сказать: штаны) и блузы; такую одежду я видел однажды в костюмерной театра, куда попал давным-давно по журналистским делам, и, помнится, простодушно удивлялся: то, что из зала виделось красивым, элегантным, крепко и искусно сшитым, вблизи оказалось засаленной рванью, мешковиной без подкладки, с грубыми швами, с висящими и торчащими отовсюду нитками.
– Сейчас будем мерить, - сказала Аня, выбрав несколько тряпок.
– Вы уверены, что мне пойдет?
– Это всем идет. Это - ..., - Аня назвала имя всемирно известного портного, то бишь кутюрье.
– Вообще-то это уже носили, вам не кажется?
– Бросьте. Идите меряйте!
В кабинке я напялил мятые штаны цвета кофе с молоком (да еще и в каких-то пятнах, будто на них пролили кофе без молока) и такого же колера блузу с костяными пуговицами. Еще бы драную соломенную шляпу, думал я, рассматривая себя в зеркале, и - готовое пугало.
– Как вы там?
– нетерпеливо спросила Аня.
– Сами смотрите.
Аня отдернула занавеску и критически оглядела меня. Я ждал, что она расхохочется или хотя бы наконец улыбнется. Но она деловито сказала:
– Я так и думала. Очень идет. Сразу лет на десять моложе, между прочим.
– Да?
Я осмотрел себя еще раз и склонен был с нею согласиться. Слегка нелепо, но есть какая-то в этом свобода и великолепная небрежность.
– Вы не думайте, - сказала Аня, - это повседневная одежда. Нормальную, на выход, мы в другом месте будем смотреть.
– Я надеюсь.
Войдя во вкус, я решил прихватить еще несколько вещей. Аня с помощью продавщиц подносила, я примеривал.
Две продавщицы, молоденькие девушки, о чем-то переговаривались, поглядывая на меня. Наверное, решают, кто мне эта девица, дочь или любовница, думал я. И ошибся. Приблизившись ко мне, пока Аня
– Извините, мы вот тут поспорили, вы Асимов или Анисимов? Извините.
– Мы в газетах фотографию видели, - объяснила вторая.
– Но у нас газет этих нет сейчас, вот мы и поспорили.
– А на что?
– поинтересовался я.
– Да так, просто на интерес.
– Что ж, вы обе выиграли. Я Анисимов и Асимов одновременно.
– Ой, - сказала одна из девушек, - а вы, правда, муж Виленской?
– Пока нет.
– А правда, что ей на самом деле сорок два года?
– спросила вторая.
– Вранье. Двадцать семь.
– Вот так! Я же говорила!
– торжествующе воскликнула первая.
– А, извините, у вас с собой книг ваших нету? Мы не в подарок просим, мы бы купили. Мы тут заходили в книжный, говорят: скоро будут.
– Да, скоро будут. Придется потерпеть. Специально потом зайду и подарю по книжке. С автографом.
– Спасибо!
– хором воскликнули счастливые девушки.
Подошла Аня и, недоброжелательно посмотрев на девушек, сказала:
– Все, больше тут делать нечего, едем дальше.
Мы потратили весь день на покупки. Но фишка или фенечка все не находились. Аня и шейный платок мне повязывала, и что-то вроде амулета с камешками навешивала, и пестрые галстуки нацепляла - все не то.
– Ладно, - сказала она.
– Это мы еще подумаем, а пока едем голову в порядок приводить.
– Вы уверены, что надо?
– Конечно. Ирина сказала: обязательно.
– Ну, если Ирина сказала...
Она привезла меня в куафюрное заведение, где над моею головой стали виться сразу две мастерицы.
– В какой цвет?
– спросили они Аню, сидящую в сторонке с журналом.
– Меня бы тоже спросить, - подал я голос.
Аня кивком согласилась: клиент сам решит.
Я решил, что мне нужен прежний мой цвет - светло-русый, почти пепельный. Девушки пообещали и выкрасили меня в соломенный цвет с паскудным цыплячьим оттенком.
– Нормально!
– оценила Аня.
– Какого черта!
– не согласился я.
– Я же сказал: светло-русый с пепельным оттенком. Вот такой!
– ткнул я в большой картонный лист, на котором, как листья в гербарии, были прикреплены прядки волос самых разных цветов и оттенков.
– Такого по вашему волосу трудно добиться. У вас волос неоднородный, оправдывалась одна из девушек.
А я вспомнил, как Нина всегда не любила вот это вот: "волос" в устах парикмахерш, да и в других устах. Она жаловалась, что, когда говорят не "волосы", а "волос", она почему-то представляет себе большую и абсолютно лысую голову, из темени которой вьется толстый, жирный и черный единственный волос.