Каена
Шрифт:
А вторая половина её любила. Не так, как мечтали бы любить остальные, это было бы, наверное, слишком... низко. Но, так или иначе, Роларэн никогда не перерезал бы ей горло. Не ударил бы кинжалом в спину.
– Вечные не предают, - прошептал он.
– Что?
– вскинула голову Каена.
– Ничего, - Рэн зажмурился, пытаясь представить звёзды на небесах. Всё то, что она отобрала у Златого Леса. Всё то, что Златой Лес отобрал у неё.
Неполноценная. Осколок той, что должна была родиться. Гадкое подобие настоящей Каены.
Вот как её мать повторяла
...Каена не походила на звёзды, сколько б ни сверкало её яркое, великолепное платье. Она скользила медленными, но такими плавными шагами по краю крыши - и не могла упасть, медленно превращаясь в яркое, неестественное пятно на фоне черноты небес. Но не светилась изнутри.
Чаша стояла на самом-самом краю, но Каена, всё так же быстро, будто бы малое дитя, метнулась к ней, забыв о королевском величии.
И протянула Роларэну.
Он долго смотрел на женщину - словно пытался понять, что она от него хотела. На губах застыла выдуманная, примеренная уже однажды улыбка, неестественная, но всё же - такая, что подходила Каене. Королеве под стать. Роларэн не мог смотреть на неё с тем желанием, что остальные мужчины - и будто бы она этого не понимала!
Но звёзды, которыми были расшиты шелка её тонкого платья, сияли только при свете свеч.
Роларэн стоял на месте, пока она скользила по периметру крыши, зажигала звезду за звездой.
Сегодня этот мир сгорит - вот что шептала Каена. И ей было всё равно, что на самом деле это означало. Она оставляла мягкие, нежные следы всюду, куда только дотягивалась, она скользила кончиками пальцев по огням, раздаривая им ворованную магию.
Вся столица пылала пламенем - и Рэн не сомневался, что к свечам прибавились пожары. Туманы клубились над их головами - но в Златом Лесу не бывает ни снегов, ни дождей.
Каена замерла - казалось, только сейчас одумалась. Перевела на него взгляд - темнеющая зелень...
– Как ты её убила?
Королева содрогнулась от вопроса. Подошла ближе, коснулась бортиков чаши.
– Твою жену?
– Нет. Пленницу, - покачал головой Роларэн.
– Моя жена умерла потому, что не имела права на жизнь. Моя дочь, - он закрыл на миг глаза, - погибла, сама того не сознавая. Пусть ты и говоришь, что она жива. Но пленница умерла потому, что я пришёл к тебе. Она - первая жертва. Первая настоящая жертва.
– Палицы, - тихо отозвалась Каена, словно Роларэн не слышал запах яда, осевшего на её коже. Не видел крови, которую она так старательно пыталась смыть.
– И Твари Туманные.
– Это не для неё, - Каена отвернулась.
– Она до такой степени на неё похожа... Я не могла позволить стражам заняться своим излюбленным делом - портить то, что и без их участия мертво.
Роларэн кивнул - едва-едва заметно. Он словно понимал, о чём шла речь, до самой последней буквы. Понимал, но ничем не выдавал ни злобы, ни страха, ни предельного интереса. А может, ему в самом деле было абсолютно всё равно.
– Ты ведь не сможешь от меня отказаться, - прошептала Каена, вновь посмотрев ему в глаза.
– Теперь - не сможешь.
Он резанул острым краем чаши по запястью и молча наблюдал за тем, как медленно алые капли стекали в углубление. И Каена тоже не отводила взгляд - кровь клокотала, кровь разливалась рекой, его Вечная, сильная кровь.
– Обычно ты выпиваешь её после, - улыбнулся Роларэн, протягивая ей чашу.
– Обычно, - ответила Каена, - я их не люблю. Но ведь всё можно исправить. Правда... Рэн?
– Правда, - согласно кивнул он.
– Всё ещё можно исправить.
Она не дала ему чашу со своей кровью. Она не обернулась на свечи, пылавшие так ярко, что даже туманы начинали гореть.
Она просто сделала первый глоток, и вязкая, солоноватая жидкость, медная на запах, приятная отчего-то на вкус, потекла по её горлу, пронзила насквозь, влилась в неё новой силой.
Каена посмотрела на него ещё раз. Заглянула в зелёные глаза, словно пытаясь спросить, был ли это и вправду её Роларэн.
А потом выпила чашу его крови до дна.
Глава двадцать девятая
Год 120 правления Каены Первой
В кромешной темноте палящее дыхание Тварей Туманных оставляло ожоги на тех местах, где должна быть кожа, но остался только яд. Они ходили, мягко ступая своими кошачьими лапами, по кругу. Из бессознательности вырывались хриплые крики - но теперь смерть смешалась с обглоданными костями.
Она попыталась поднять голову. Руки - всё ещё в кандалах, распятие, словно для последнего Вечного, оставшегося там.
Ни имени. Ни памяти. Ни боли.
Она чувствовала, как Твари, во мраке напоминающие просто пушистых кошек, окружили её странным хороводом, как ступали своими лапами по ядовитым палицам, брошенным на полу, но не шипели от боли. Они - потерянные души, и ей быть рядом с ними, осклабиться, чтобы по клыкам стекал невидимый яд, и броситься вперёд, перегрызть горло тому дыханию впереди, за решёткой...
Мир в темноте виделся иначе. В нём больше не было пылающей кожи. В нём больше не было боли, оседавшей где-то на дне её души вместо поразительного крика - только тяжёлые попытки сделать вдох. Сколько минут у неё и на это не хватало силы? Человек может прожить от минуты до трёх. Они пробовали.
Она не знала, откуда появилось это осознание, но была уверена. Эльф - минут пять, от силы. Смертный, разумеется. Эльф, давно уже ставший просто подобием человека, чуть грязнее, чуть ярче, чуть сильнее. Что в этом такого - быть остроухим? Быть предателем на старых землях бессмертных?
Тварь ткнулась влажным холодным носом ей в щёку - и отступила. Она чувствовала - их зубы не коснутся её кожи, каким бы сильным не было желание. Чувствовала, как медленно стягиваются раны. То, что прежде делал Вечный с воскрешённым именем, то, что прежде делал тот, кто её не дождался. Вечные не предают, но разве можно считать это предательством? Он не знал, что выбирает не ту. Ему об этом никто не сообщил. Не пропел Златой Лес. Мёртвые, мёртвые деревья...