Каена
Шрифт:
Она никогда не видела ту, что заменила её много сотен лет назад. Не видела даже иллюзии. Но знала - они похожи, как две капли воды.
Сколько в ней было свободы? Сколько в ней было боли?
Она вспоминала о том, что рассказывал Роларэн. Слова укладывались в дивную, страшную сказку - и Шэрра бормотала её своей тёзке, повторяла фразу за фразой, и странное плетение предложений обращалось кружевом. Она шептала о том, как надо убивать ради любви - и как надо любить свободу.
– Однажды в далёком прошлом или в страшном будущем жили двое, - прошептала девушка.
– Похожие между собой, будто день и ночь. Похожие, словно две капли воды, и столь же противоположные. Один с этой точки начал. Другой в ней закончил ход своего дня. Они перетекали из одного во второе
– А ещё однажды жил в далёкой-далёкой стране король, который дарил счастье. Он рассыпал его, где только мог, а подлые-подлые люди вырастали, как грибы после хорошего дождя, и превращали его любовь в ненависть.
Ей казалось, Златое Дерево Роларэна слышало её. Оно тянулось к Шэрре своими ветвями, листьями гладило по голове.
– Однажды жил человек, отвратительный человек, который никогда не считал свои грехи. Но за его свободу за ним были готовы идти целые толпы. Ему хватало одного только взгляда для того, чтобы их покорить. Ему хватало одной только улыбки - потому что у его чувств была сила. Он был плохим, безумно плохим, если можно так сказать. Он играл в жизнь - но он проживал её. Однажды был король, который пытался быть добрым - но злые люди топтали его деяния, и он стал тираном. Он сыпал боль и страх, чтобы никто не поднимался на войну. Что бы из них было, если б остальной мир оказался хорошим? Они жили бы счастливо. Без убийств и без крови. Жил парень, который хотел просто сыскать своего счастья. Но его жизнь превратилась в шутливую, но всё-таки борьбу - и, может быть, ему было не смешно? Однажды жил эльф, у которого было громадное сердце и много-много любви. Но ему не дали её прорастить. Ему не дали. Потому что у каждого из них - и у игрока, и у короля, и у того парня, и даже у этого эльфа, за спиной всегда оказывались смертные, завистливые шакалы. Воры. Это ты, Шэрра, - руны на могиле выцветали, - это ты, Шэрра, виновата во всём, что случилось. Чего ты от него хотела? Ты смертная. Ты смертная, Шэрра. Зачем ты согласилась разломать на куски его судьбу? Зачем ты посмела подарить ему шанс, подарить ему силу, дать ему дочь, а потом просто растоптала её и превратила в то, что все мы сейчас вынуждены видеть? Это ты, Шэрра, её породила. Это ты, Шэрра, сделала её такой из того, что должно было быть. Это ты срезала цветок, чтобы вместо него выросла колючка.
Могилы больше не было. Громадное Златое Дерево тянуло к ней ветви. Тварь Туманная рычала куда-то в пустоту.
Шэрра рухнула на землю, чувствуя холод камня под пальцами, а после рассмеялась в зияющую темноту.
Где-то там, наверху, сквозь Туманы впервые за сотни лет показались маленькие звёздочки.
Глава тридцатая
Год 120 правления Каены Первой
В какое-то мгновение, когда она, уронив чашу, ступила на шаг ближе, Роларэну показалось, что в небесах засияли звёзды. Что они прорезали густой, скопившийся над головами ледянистый Туман, что наконец-то своим светом сумели разрушить всё то зло Златого Леса, что копилось над ним много-много лет.
А потом - иллюзия рухнула, и над ними всё ещё простирался мрак, та боль подданных и самой Каены, превратившаяся в холод, а сама королева стояла совсем близко. Она положила руки ему на плечи и посмотрела в глаза, такого же цвета, такого же драгоценного отлива, как и у него самого.
– Поцелуй меня, - прошептала она, выдохнула ему почти в губы.
Роларэн положил руки ей на талию - даже не знал, добровольно ли это произошло, - но лишь нежно коснулся лба, оставляя на нём прохладный след от практически неощутимого поцелуя. И она, содрогнувшись, закрыла глаза.
По щеке потекла слезинка - одна-единственная, прозрачная, будто бы обыкновенная вода. Она застыла на острой эльфийской скуле, будто бы маленький алмаз, а потом упала - Рэну на раскрытую ладонь.
– Ты не должна плакать, - прошептал он на ухо женщине.
– Ты никогда не должна плакать, Каена.
Вторая слезинка упала на её сияющее звёздами платье - и оно словно потеряло своё волшебство. Сверкание шелков обратилось простой чёрной тканью, скользкая поверхность - тягучестью бархата, полупрозрачность тонких тканей - изящными кружевами, будто бы траурными. Но почему будто бы? Это и был траур - по Златому Лесу, по семье, у которой никогда не было шансов.
Она ахнула от пронзившей её боли - ладонь неосознанно скользнула к животу. Каене казалось - она горит изнутри.
Зелёные глаза впервые сверкали не драгоценностями, а зелёной лесной травой.
– Что было в твоей крови?
– прошептала она.
– Зачем ты это сделал? Что ты выпил?
Он вынул кулон из кармана и протянул ей. Каена опустилась на холодный, каменный пол и тяжело сглотнула, пытаясь сдержать слёзы.
– Что ты выпил?
– Я ничего не пил, Каена. Это твоя палица. То, что осталось от Каениэля, - голос Рэна звучал тяжело, приглушено.
– Я надеялся... Что твоя душа всё ещё жива в тебе. Это не должно было тебя убить. Никогда палица эльфа не причиняет ему самому боль.
– Златой Лес...
– она закусила губу - казалось, хотела прокусить почти до крови. То странное пламя, что разрывало её на куски, все те грехи её, которые Роларэн впитал в себя, влил в свою кровь, дабы отдать ей драгоценную Вечную жидкость.
– Это убьёт тебя. Никто не имеет права.
– Каена...
– он опустился на колени напротив неё, притянул к себе, обнимая за плечи, и она, казалось, не могла больше проронить ни слова.
– Это тебя убьёт!
– звучал не то что надрывно - скорее Каена пыталась выдохнуть в него весь тот ужас, который испытывала от одной только этой фразы.
– Зачем? Неужели ты не мог убить меня ножом в спину? Неужели не мог растворить в своей иллюзии? Ведь ты мог просто не спасать меня тогда. Зачем так? Зачем - выпивая яд... отец?
Он сжал зубы, чувствуя, как в горле встаёт комок.
– Я - Вечный, - ответил он.
– Вечный, Каена. Я сражался с твоей палицей больше двух лет, и она не убила меня. Значит, я выживу и сейчас.
Она схватила его за руку, разжала кулак, всмотрелась в кожу, увидев только сейчас расплывшееся клеймо от кулона.
Магия стремительно вытекала сквозь пальцы. Всё чужое, всё испорченное - казалось, с каждой слезой Каены в ней оставалось всё меньше и меньше деяний.
Роларэн не видел больше жуткую королеву. Его дочь, любимая дочь, испуганная малышка, дрожащая от холода на этой кошмарной крыше, под пеленой Туманов. Его единственный ребёнок, обречённый на такую боль ради собственного спасения. Каена должна была родиться Вечной, а не умирать сейчас от прикосновения собственной же души. Не она должна задыхаться у него на руках, не она - захлёбываться болью от самого жуткого яда на свете. От правды. От того света, который она не смогла в себе сохранить.
Рэн боялся коснуться кулона. Он знал - в нём бился ещё последний лучик её души. То, что может прорасти. То, что может спасти её.
Каена опустилась на камни - легла на них, затихла, глядя на затянутое Туманом небо. Где-то внизу - она слышала это, - громко рычали Твари Туманные, раздавались чужие крики. Она будто бы не понимала, что происходит - просто мимо протекали удивительные звуки, всполохами мелькала чужая жизнь.
– Не бойся, - он провёл ладонью по её щеке, убирая спутанные рыжие волосы. Принялся медленно, одна за другой, вынимать шпильки, освобождать пряди, позволяя им падать на холодный мрамор, окружать алым ореолом Каену - словно она сейчас лежала в волне собственной лжи.
Её белая алебастровая кожа стала мервенно-холодной. Её зелёные глаза медленно угасали - но она ещё смотрела на него со всей осознанностью, живая - впервые за последние много лет.
– Папа, - выдохнула она в пустоту.
– Ничего уже не будет.
Роларэн отрицательно покачал головой, сжимая такую хрупкую, узкую ладошку королевы, что, казалось, она вот-вот рассыплется, раскрошится в его пальцах. Каена пыталась ещё ответить хотя бы жестом, но яд действовал слишком быстро, распространялся по её телу, убивая, выжигая изнутри.