Каиново семя
Шрифт:
– Она убежала из дома? Когда? Почему?
– За полгода до отъезда. А почему - не знаю. Она так и не рассказала. Только думаю я, что с ней там какую-то мерзость сотворили. Прибежала ночью в одной рубашечке, в шлепках - это среди зимы! Вся белая, зубы стучат. Я кричу: что такое? Кто тебя обидел? А она, бедняжка, только трясется и головой мотает. Всю ночь травками ее отпаивала. Утром хотела в милицию пойти, а Оленька в слезы: "Марьяна Алексеевна, Христом Богом вас прошу, не ходите! Все равно ничего им не расскажу, хоть убейте!" Ну что тут поделаешь? Не пошла я никуда, а Оленьку у себя оставила. Супруг мой, Андрей Ильич, царствие ему небесное, сердился очень. Говорил, что непорядок это. Девочка должна жить с родителями, а если родители над ней издеваются, нужно подать в суд, лишить их прав, а девочку определить в интернат. Еле уговорила его потерпеть полгода. Оленька через полгода восьмилетку заканчивала, а после могла уж поступить в какое-нибудь училище с общежитием. А интернат - это разве по-божески? Он вообще-то незлой был, Андрюша-то. Но раздражительный, язвой маялся. А квартирка, сами видите, какая. Нам и двоим тесновато было. Но полгода - это разве срок? Для благого дела можно и потерпеть. Тем более что от Оленьки никакого беспокойства не было. Ходила тихонько, на цыпочках, если разговаривала, то почти шепотом, а больше-то молчала. За собой все всегда уберет, вымоет. И мне поможет с уборкой, со стряпней. И просить не приходилось, сама всегда вызывалась: "Марьяна Алексевна, в магазин сходить не нужно? Белье стирать не пора? Я почищу картошку?" Золото, а не девочка. Как мне потом ее не хватало, когда она в Старград на учебу уехала!
– Она вас не навещала?
– Сначала - да, каждое воскресенье приезжала, хоть и дорога тяжелая, полтора часа на автобусе, да все больше стоя. Автобус-то ходил три раза в день, и народу набивалось - не вздохнуть. И все с мешками, с сумками, ужас! Но Оленька все равно ездила - скучала, видно. У нее ведь в ту пору никого ближе меня не было. А потом появился этот негодник. Я сразу почуяла: влюбилась девочка. Похорошела, распрямилась, глазки сияют. Спрашиваю: ты чего светишься? Уж не завела ли милого друга? А Оля вспыхнула вся, потупилась. Тут и слов не надо, понятно все. Да она и не запиралась. В радость ей было поговорить про своего Юрочку. И красивый-то он, и добрый, и внимательный. И какое это чудо, что он ее, серую мышку, приметил. И не важно ему, что она бедно одета, что в моде и музыке современной ничего не понимает, не красится, на дискотеки не ходит, даже целоваться не умеет. У меня, по правде говоря, сердце екнуло. Оленька такая беззащитная, такая неопытная. И лаской не избалованная. Скажи ей доброе слово - она к тебе всем сердцем прикипит. А ну как этот Юра потешится ее любовью безоглядной, да потом в душу девочке плюнет? И ведь как в воду глядела! Сколько раз потом себя корила, что не остерегла ее, не охладила! Да уж больно она светилась, не могла я счастье такое гасить.
У старушки был такой сокрушенный вид, что Яна просто не могла ее не утешить.
– Не вините себя, Марьяна Алексеевна, - сказала она проникновенно.
– Не помогли бы маме ваши предостережения. Влюбленные никогда не слышат голоса разума.
– И слава богу, - поддержал Яну Сергей.
– Иначе жизнь на земле давно бы прекратилась.
Марьяна Алексеевна истолковала его реплику как намек, встрепенулась и бросила на Яну виноватый взгляд.
– И то верно. Не оплошай я тогда, глядишь, Марьяша и не родилась бы. Да и у Оленьки судьба бы совсем по-другому сложилась. Гнула бы теперь спину над швейной машинкой, ничего хорошего в жизни не увидела. А так, гляди-ка, без пяти минут доктор наук, преподает, книги пишет! Все Оленькины учителя хвастаются ее успехами. Будто это они ее так хорошо выучили, а не сама она у меня в библиотеке все книжки перечитала! Нет, что ни делается, все к лучшему. Но тогда я очень переживала. Все сердце изболелось. Я ведь не сразу поняла, что случилось. Вдруг пропала моя Оленька. Неделю не едет, другую, месяц. Ну, думаю, совсем девчонку любовь закрутила. Не до меня ей теперь. Потом встревожилась - любовь не любовь, а ведь должна она понимать, что я жду ее, беспокоюсь. Всегда такая внимательная была, а тут на тебе! Когда второй месяц прошел, а ее нет, и засобиралась в Старград. Только не успела - от Оленьки письмо пришло, то есть не письмо, а простая открытка, там три строчки всего и было: "Здравствуйте, Марьяна Алексеевна! Простите, что долго не подавала вестей. Не волнуйтесь, я жива и здорова, только приехать пока не могу - подзапустила учебу, нужно нагонять. Ваша Оля". Вроде все и объяснилось, а у меня душа не на месте. Письмо какое-то сухое, а она, касатка моя, всегда такая ласковая ко мне была. Но я себя убедила, что это ничего не значит. Может, устала она или торопилась. Не поехала, словом. А напрасно. Оленька совсем пропала - ни писем нет, ни ее самой. Уже и каникулы начались, все наши студенты домой вернулись, а ее все нет как нет. До Старграда я только в феврале добралась. Прихожу в училище, а мне говорят: ушла от нас Агапова и документы забрала. А почему - не знаем. Я - в общежитие, соседок ее пытать. А они тоже: "Не знаем ничего, она потихоньку ушла, когда не было никого. Забрала вещи и ушла, даже записки не оставила". Я спрашиваю про Юру, и тоже никто ничего не знает. Говорят: не видели мы ее никогда с парнем. А сама она разве расскажет? От нее иной раз неделями слова не услышишь. Так и уехала я ни с чем. Дома мечусь, все из рук валится, сердце ноет. Пошла в милицию, а они говорят: "Мы только от родственников заявления такие принимаем. Вы не волнуйтесь: раз девушка сама свои документы забрала, ничего с ней страшного не случилось. Может, к любовнику ушла, дело молодое". Я и к матери ее ходила, и в школу - все напрасно. Мать в бесчувствии, ничем ее не проймешь, а в школе то же, что и в милиции сказали. Молодежь сейчас безответственная, им до наших переживаний дела нет, и поднимать панику из-за того, что девица бросила училище, просто глупо.
Полгода я горевала, плакала по ночам, все к шагам за дверью прислушивалась. А потом от нее письмо пришло аж на пяти страницах! Все там было: и каялась она, и про беду свою писала, и про то, как докторица ее спасла - дай бог ей здоровья!
– и про то, что девочку родила, да назвала в мою честь, да окрестила, а меня в крестные матери записала заочно - вроде так можно. И про то, что живет теперь в Москве у очень душевной женщины, культурной, тоже докторицы. И что живут они душа в душу, как сестры, и всем-всем-всем друг другу помогают.
– А мама не писала, где жила полгода, когда из общежития выписалась?
Марьяна Алексеевна покачала головой.
– Нет, про это ничего не было. Писала только, что болела сильно. А где, как - ни слова. А ты почему спрашиваешь, детка?
Яна замялась.
– Понимаете, она... я случайно встретилась с девушкой, которая очень на меня похожа. Мать у нее больна, причем такой болезнью, при которой рожать не рекомендуют. А ее отец - большой начальник в Старграде. И я подумала: может, он помог маме в свое время, а она родила двух девочек и одну отдала ему? У мамы, как вы понимаете, мне неловко спрашивать.
Старушка долго молчала, переваривая информацию.
– Нет, - сказала она наконец.
– Врать не буду, ничего такого я не знаю. Оленька про большого начальника ни словом не обмолвилась. Да и не верю я, что она могла отдать младенца чужому человеку.
Следующий вопрос Яна сформулировала с большим трудом:
– Марьяна Алексеевна, вы вот говорите, что мама про свою беду написала. Это про то, что Юра ее бросил? Или про беременность? То есть... не могло быть так, что она забеременела... после Юры? Знаете, иногда клин клином вышибают...
Старушка нахмурилась.
– Что-то я тебя не пойму, деточка. Голова-то к старости совсем худая стала...
Яна рубанула сплеча:
– Она определенно писала, что отец ребенка, мой отец - Юра?
Сообразив, о чем речь, Марьяна Алексеевна даже руками всплеснула:
– Что ты, дочка! Разве ж можно так о матери? Оленька не из таких! Да, не удержала себя девочка, поддалась соблазнителю, но ведь это не от испорченности - от неопытности, от щедрого сердца, от тоски по нежности, которой ей дома недодали. По большой любви она невинность не уберегла. От любви этой поруганной чуть не умерла потом. Неужто такая светлая, чистая девушка стала бы искать утешения в других объятиях? И думать не смей! Эх, письмо ее не сохранилось - Ильич мой бумаги разбирал да выбросил, не спросив. А у меня память уже дырявая. Но то, что отец твой - Юра, и ни о каких других мужчинах Оленька не писала, помню точно.
Больше они на эту тему не говорили. Марьяна Алексеевна стала расспрашивать о московской жизни, о ценах, о преступности, пожаловалась на продажность козловских чиновников и неустроенность местного быта. Поговрили о политике, об образовании, о погоде, которая в последнее время вытворяет черт-те что. Наконец гости стали прощаться. Старушка расцеловала Яну, обняла Сергея, пожелала им счастья и уже на пороге, собираясь закрыть за ними дверь, вспомнила:
– Ох, Марьяша, ты же о бабке с дедом хотела поговорить! Так вы за этим к Наталье сходите, к Наталье Петровне, Нюриной подружке. Они с Нюрой соседствовали, Наталья ее с сопливых времен знала. Василия тоже знала хорошо, она у них на свадьбе свидетельницей была. И хоронила обоих. За Нюркой до последнего дня ходила. Мне Оленька перевод пришлет и обязательно припишет: отнесите столько-то тете Тате, пусть у нее лежат на еду и лекарства маме. Через Оленьку мы с Натальей и познакомились. Давай-ка я запишу тебе ее адрес.
– Ну что? Похоже, твои подозрения не подтвердились, - сказал Сергей, когда они вышли на улицу.
– Большой начальник в жизни твоей мамы не фигурировал. Ни в каком качестве - ни как благодетель, ни как любовник. Правда, она могла скрыть от старушки некоторые детали своей биографии. Бабуля - мастодонт, взгляды на нравственность почти средневековые, такой как-то не тянет исповедоваться в амурных грешках.
Яна задумчиво покачала головой:
– Нет, Сереж, старушка права. Мама не из таких. Папашино предательство так ее ранило, что она до сих пор вашему брату не верит. За ней ведь многие ухаживали и замуж звали, а она ни в какую. Обожглась. Уж если она спустя двадцать лет от мужиков шарахается, то сразу после Юрика, когда ожог еще не зажил, должно быть, обходила за милю.
– Значит, ты больше не сомневаешься, что Юра - твой отец? Тогда какие варианты у нас остаются? Юра - внебрачный сын туза? Твоя мама - внебрачная дочь матери туза или его самого? Все?
– Еще портрет-фальшивка. Но эту версию нужно проверять в Старграде. Как и версию с внебрачным Юрой. Зато здесь можно выяснить подноготную маминых родителей. В маленьких городах альковные тайны очень быстро становятся всеобщим достоянием.
Спросив у прохожего, как попасть на Советскую улицу, они через двадцать минут вышли на пыльную узкую дорогу, стиснутую с двух сторон заборами частных домов. Многоголосый собачий брех сопровождал их до самой калитки с нужным номером. Толкнув калитку, они попали во двор беленого дома с синими оконными переплетами и неровными, точно пузатыми, стенами. По двору, выщипывая редкие травинки, ходили куры, металась, надрываясь от лая, мохнатая цепная дворняга.