Как будем делить?
Шрифт:
И снова густое, липкое молчание. И снова огромные часы отчитывают уплывающие в вечность секунды и минуты. Тик-так. Тик-так.
– Почему? – большой страшный «монстр» напротив меня обманчиво обмяк в кресле. – Ну почему мои дети? Что тебе от них надо? Ты же стопроцентный натурал... был. В институте же просто огромное количество доступных девиц, а также современных не брезгующих ничем и никем парней.
– Не знаю. – Устало пожал я плечами. – Возможно, потому, что только их глаза я вижу во сне. Потому, что только их улыбки заставляют мое сердце замирать, а потом галопировать от радости, и только
– Любишь, говоришь?! – притворная мягкость испарилась, на меня снова смотрели горящие злобой глаза. – Жизнь за них отдать готов?! Думаешь, я поведусь на эти красивые слова и, утирая слезы, сам перевезу твои чемоданы в комнату мальчишек? Да я лучше их запру в ней. Навсегда.
Я тупо молчал. Да, переговорщик из меня получился хреновый. Я не смог ни в чем убедить Александра Викторовича. Просрал свою жизнь и... навлек на парней еще больше проблем. А Гессон-старший вскочил на ноги и начал широкими шагами мерить комнату, распаляясь все сильнее:
– Да что, ты, щенок, знаешь о любви. Это не валяния в койке. Любовь не исчисляется количеством совместных оргазмов. Любовь – это боль, страх и ответственность. За любимого человека, за еще не родившихся детей. За их настоящее и будущее. Любовь – это когда ты не умереть готов ради любимых, а жить. Вопреки всему, назло всем. Жить, когда кажется, что весь мир против вас. Жить, когда проще и легче умереть.
Я тихо офигевал, понимая, что сейчас этот человек приоткрывает мне свою душу. Мне. И сидел тихо, как мышь за веником. А мой собеседник, уже словно и, не замечая моего присутствия, все больше погружался в свои воспоминания.
– Мне было двадцать три, когда родители поставили меня перед выбором; благополучная, обеспеченная жизнь с женщиной, которую они для меня уже сосватали, или нищета с другой женщиной, но любимой. Тогда я выбрал независимость, Лену и... нужду. И меня просто вычеркнули их семьи. Забыли обо мне. Все, что у меня тогда в жизни осталось – это незнакомый город, полное отсутствие средств к существованию, мокрый холодный подвал для проживания, тяжелая опасная работа до кровавых соплей и беременная жена. Но я был счастлив. Я подыхал на работе, не спал ночами, не жрал вдоволь, я убивал... и не только себя. Но был, сука, счастлив. Почти двадцать лет прошло. Я выжил и построил свою маленькую империю. Уже для своей семьи, для детей, для внуков. Создал комфортную жизнь и радужное будущее... вот только тебя там быть не должно было.
Гессон-старший тяжело опустился кресло. И снова уставился на меня, мантрой повторяя свой вопрос:
– Так значит, говоришь, что любишь?!
И тут уже прорвало меня, я говорил и говорил, захлёбываясь и путаясь в словах. Боясь не успеть высказать все, о чем так долго молчал. Все что до конца понял и осознал только сейчас, под изучающим взглядом отца своих рыжиков. У меня был последний шанс облегчить моим (наивный я все еще в это верил) мальчишкам будущую жизнь. Последняя возможность достучаться до их отца.
– Да! Люблю! И жить без Вити и Мити уже не смогу. Жить, а не существовать. Любовь странная штука. Нелогичная, нерациональная, глупая, иногда просто абсурдная и нелепая. Но без нее жизнь превращается в пустое существование. Теперь я
На несколько секунд я замолчал. Перевел дыхание и, подняв глаза на мужчину, уже не отпуская его взгляда, продолжил:
– Когда-то у вас был выбор, и вы его сделали. Верное или нет, но это было Ваше решение. И вот теперь Вы сами ставите своих детей перед таким же выбором. После того, что случилось когда-то с вами, неужели вы действительно считаете, что комфортная и правильная жизнь по уставу, согласно мнению общества и существование в стиле «...все как положено...» – это самое нужное для ваших сыновей. Гораздо лучше свободы... свободы выбора чувств, партнеров и эмоций? Пожалуйста, не заставляйте их быть счастливыми, просто позвольте им счастливыми быть. Неважно с кем, неважно как. Просто счастливыми.
– А счастливыми, я так понимаю, они должны быть с тобой? – криво усмехнулся мужчина.
– Не знаю, – снова пожал я плечами, – это решать им.
Было больно. Сердце сжималось, не давая нормально дышать. Нет, я не был готов отдать кому-то другому своих парней. Но...
Мы опять долго молчали, слушая мерное тиканье часов. Каждый думал и вспоминал о своем.
Как-то незаметно на столе появилась круглая бутылка дорогого коньяка, блюдечко с нарезанным лимоном и криво наломанная шоколадка. И ужасный монстр, вдруг преобразившийся в уставшего льва, поставил передо мной пузатый бокал с этим благородным напитком.
– Поймал! – пододвинул ко мне шелестящую обертку шоколада Гессон-старший. – Молодец!
И удивил меня не меньше, чем все выходки рыжиков:
– Я люблю свою семью, свою жену и сыновей. Люблю такими, какие они есть. Неправильными, непонятыми, ненормальными и не принятыми. Люблю. В обиду не дам. За косые взгляды – глаза выколю. За слезы – убью. Когда-то я поклялся себе, что мои дети будут вольны сами решать свою судьбу и строить жизнь ... И пусть мои дети будут счастливы. С тобой? Значит с тобой. – Отсалютовав мне бокалом, улыбнулся Гессон-старший. А потом, прямо взглянув мне в глаза, закончил. – Но если хоть раз огорчишь их – легкой смерти не жди. За любовь!
– Взаимно! – я вцепился в бокал дрожащими пальцами. Сделал глоток, боясь поперхнуться, но глаз не отвел.
Выпили. Закусили. Он лимоном, я шоколадкой. Напряжение потихоньку начало опускать. Неужели у меня получилось?
– А теперь давай поговорим о будущем. – Мужчина снял галстук и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. – Ну, раз уж так получилось.
– Поговорим. – Снова напрягся я, на этот раз самостоятельно разливая алкоголь в предложенную тару. Успел еще подумать, что в последнее время все самые важные и значимые решения в своей жизни я принимаю в обнимку с бутылкой. Надо это прекращать...
– За хорошую невесту и «калым» большой просят. А у тебя их две. Чем отдавать будешь? – уже в открытую веселился отец моих «невест».
– И что просите? – включился я в игру. Коньяк теплом разливался по телу, настраивая на беззаботный лад. Но я держался, сохраняя серьезный вид.
– Сорок белых верблюдов. За каждого!
– И зачем Вам такой зоопарк, весь газон загадят. – Позаботился об эстетике околодомовой территории и психике матери моих котят я. – Может, деньгами возьмете? Почем нынче верблюды? Белые?