Как читать и понимать музей. Философия музея
Шрифт:
Джон МакКембридж
(John MacCambridge)
Бонапарт перед сфинксом в Египте
Джованни Паоло Панини (Giovanni Paolo Panini), 1691–1765
Древний Рим. Холст, масло. 1757
Такому восприятию исторических памятников и произведений искусства в значительной степени способствовал романтизм как одно из философско-эстетических течений идеализма конца XVIII – начала XIX вв., одухотворявший все те воображаемые ценности, которыми в глазах романтиков обладало прошлое. В этой связи взгляд американского художественного критика Дагласа Кримпа (Douglas Crimp) совсем не случайно обращен к фризу Старого музея в Берлине. Надпись на нем гласит: «Фридрих Вильгельм III основал этот музей для изучения всевозможных старинных предметов и свободных искусств» (16). Музей был заложен как раз в ту пору (1823–1829), когда кафедру философии в столице Пруссии возглавлял один из ярких представителей немецкого идеализма Георг Фридрих Гегель. «Гегель, первый теоретик публичного музея, – считает Дэвид Кэрриер (David Carrier). – В 1820-х гг. в своих лекциях по эстетике он дал теоретическое обоснование исторической развеске картин в новых публичных музеях…» (17).
Путь к новому прочтению древности был открыт также выдающимся трудом немецкого ученого Винкельмана (Johann Joachim Winkelman, 1717–1768) «История античного искусства» (1764). Барон Денон воспользовался исследованиями Винкельмана для организации пространства античной галереи Лувра, куда попала скульптура, изъятая французами из коллекции Ватикана.
В соответствии с требованиями времени молодые европейцы непременно должны были совершить «большое путешествие» в Италию. Затем некоторые из них попадали в Грецию. Памятники греческого искусства нередко поражали их своей чуждостью. Трудно представить, но дорическая колонна, которая сегодня служит символом античной Греции, была до середины XVIII в. неизвестна даже европейским архитекторам и антикварам (18). «Греческий идеал означал устремленность в глубь культуры, к ее основаниям, к незнакомому, неизведанному ее фундаменту, притом с очевидным ощущением, что это незнакомое – свое» (19). Именно так воспринимались в то время в Англии так называемые мраморы Элгина (Elgin Marbles), фрагменты с афинского Акрополя, привезенные в начале XIX в. в Лондон британским послом в Константинополе лордом Элгиным (Thomas Bruce, 7th Earl of Elgin, 1766–1841), ставшие великим достоянием, но и вечным «проклятием» Британского музея. «XVIII век открыл историю искусства, а XIX – его географию, – остроумно заметил французский писатель Андре Мальро – …сначала англичане устремились в Афины; затем статуи Парфенона потекли в Лондон…» (20).
На этом этапе, как считает австралийский музеолог Тони Беннетт (Tony Bennett), возникают и ведут соперничество два исторических термина – «национальное» и «универсальное» (21), что проявилось, например, в истории знаменитого Розеттского камня, плиты с древним текстом, обнаруженной в 1799 г. недалеко от Александрии одним из французских офицеров. Когда в 1801 г. наполеоновские войска потерпели поражение от англичан, они вынуждены были отдать им этот памятник, хранящийся с тех пор в Британском музее.
С 1803 г. музей в Лувре стал носить имя Наполеона Бонапарта и украсил свои интерьеры его монограммой.
Барон Денон на посту директора уделял особое внимание созданию картинной галереи. Следует понимать, что в этой работе он мог опираться на многовековой опыт демонстрации художественных произведений, никак, впрочем, не связанный с задачами публичного музея: от выноса на всеобщее обозрения военных трофеев в античности до художественного оформления храмового пространства, от представления только что завершенной картины в мастерской художника до украшения полотнами и статуями жилых интерьеров дворцов и особняков.
Владислав Бакалович
(Wladislaw Bakalowicz), 1831–1904
Развеска картин. Холст, масло
Спустя несколько месяцев после своего назначения, вопреки существовавшей во дворце традиции исключительно декоративной развески картин (основанной на создании чисто декоративной композиции, где сочетались работы разных авторов без соблюдения какой-либо хронологии), он разместил коллекцию работ Рафаэля в соответствии с периодами творчества мастера – как отдельный экспозиционный комплекс, что существенно облегчало их осмотр неподготовленными зрителями. Можно сказать, что этот шаг способствовал зарождению музейной герменевтики (от др. – греч. – искусство толкования) как совокупности знаний и приемов, позволяющих раскрыть содержание экспонатов через включение каждого из них в структуру, формирующую их смысл (22). Хронологический метод размещения экспонатов на рубеже XVIII–XIX вв. представлял собой новацию. Как считал один из крупнейших специалистов по истории Лувра Жермен Базен, Французская революция сыграла ключевую роль в появлении пространства репрезентации (от лат. representation – представлять) как особого предметного способа познания истории человечества и цивилизации (23). Можно утверждать поэтому, что именно Франции принадлежит первенство в разработке принципов историко-художественной экспозиции.
Во второй половине XX в. ряд музеологов рассматривали экспозицию как своего рода текст, требующий правильного прочтения. «Способность предметов <…> нести реальность прошлого в настоящее, но также и подвергаться символической интерпретации составляет существо их особенной и многозначной силы», – отмечает Сьюзен Пирс (24).
Интуитивно воспринимая музей как смыслообразующую конструкцию, Денон вскоре предложил Наполеону оценить начатую им перевеску картин по принципу национальных школ живописи (25). В отличие от разнообразных естественнонаучных классификаторов, возникших в XVIII в., единственным научным источником для систематизации художественной коллекции, которому мог в то время доверять Денон, был труд итальянского живописца, архитектора и писателя Джорджо Вазари (Giorgio Vasari, 1511–1574) «Жизнеописание наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1568). Следует также учесть, что применительно к наполеоновскому Лувру выражение школа использовалось скорее для обозначения страны, входившей в империю. По этим причинам, английской школы в этом музее вначале вовсе не существовало.
«Когда Вы пройдете по этим залам, – обратился директор музея к императору, – я надеюсь, Вы убедитесь, что проделанная нами работа внесла в экспозицию порядок, систему и образовательную направленность. Я продолжу в том же духе, и через несколько месяцев, когда Вы вновь посетите Лувр, то сможете лицезреть историю живописи во всей полноте…» (26). Родившаяся в ту эпоху, как результат усилий для облегчения осмотра зрителями картинной галереи Лувра, новая научная дисциплина – история искусств – сохранила принцип описания живописи по «школам» и после распада империи Наполеона.
Луи Беро (Louis Beroud), 1852–1930
Мона Лиза в Лувре. Холст, масло. 1911
В период деятельности Денона в Лувре были созданы базовые принципы музейного учета, хранения и консервации экспонатов, появились специальные формы классифицирующих документов – инвентари, имеющие принципиальное значение для понимания провенанса (от фр. provenance – происхождение, источник), то есть происхождения музейных предметов и их перехода от одного владельца к другому, а также закрепления идентичности произведений с точки зрения различных видов искусства и художественных техник. Денону также принадлежит заслуга по разработке принципа систематического музейного каталога (catalogue raisonn'e).
На посту директора Денон проявил себя не только как великолепный знаток искусства, но и как умелый организатор. Дворец получил новую отделку помещений и новое освещение. Были выделены специальные помещения для хранения не вошедших в экспозицию произведений, что стало началом первых кураторских практик по систематизации и отбору экспонатов. Таким образом создалось то бинарное разделение среды музея, которое существует и по сей день. Во внутренних пространствах ведется научная работа, создаются выставки, готовятся каталоги, то есть производится знание, которое оказывается востребовано в публичной части.
То обстоятельство, что публичный музей был изначально причастен к формированию общественных ценностей, по утверждению британского историка музейного дела Кеннета Хадсона (Kennet Hudson, 1916–1999) (27), еще долгое время позволяло его сотрудникам ощущать себя более «жрецами» древнего храма, чем борцами за идеалы Просвещения.
В Лувре возник первый опыт организации временных выставок: в 1803 г., в свой день рождения, Наполеон открыл в музее залы новых поступлений. Лувр также стал местом проведения важных официальных и общественных мероприятий. По мнению исследователей, в частности Юргена Хабермаса (Juergen Habermas), расширение публичного пространства первых музеев, как и других общественных учреждений, стало очевидным достижением эпохи Просвещения (28).