Как читать и понимать музей. Философия музея
Шрифт:
Для европейского культурного сознания Александрия несет в себе вечный мотив «возвращения домой из длительной Одиссеи». Поэма Гомера и в самом деле является главным литературным символом этого города. Но если говорить о существовании некоего «александрийского мифа», то, как считает Беверли Батлер, его истоки следует искать скорее в философии ХХ в., представляющей город как образ «памяти в изгнании»; отсюда и ностальгия, тоска, неприкаянность, получающие утоление с помощью архивирования или музеефикации прошлого. Такой взгляд, возможно, призван отразить изначальную утопичность (38) мечты о возможности «возвращения», положенной в основу Александрийского мусейона, а впрочем, и любого музея.
Своим создателям Александрия виделась местом встречи Востока и Запада. Исследователи обращают внимание, однако, на другой аспект возникшей в древности коллизии. Речь идет о невольном «колониальном» мотиве, который обнаруживается в идее Александрийского мусейона, устроенного в том числе и для цивилизации «варварских» народов Востока. Александрийский «перевод» египетской культуры, как считал французский писатель Андре Мальро (Andr'e Malraux, 1901–1976), исказил ее дух и недостаточно проник в ее «душу».
Символично, что, совершая поход в Египет, трофеи которого составляют ныне египетскую коллекцию Лувра, Наполеон вдохновлялся историей завоеваний Александра Великого. Находки, сделанные в наши дни подводными археологами в районе Александрии, в свою очередь свидетельствуют, что ряд ценных предметов, имеющих отношение к Мусейону, попали сюда из более древних египетских собраний (39).
То, что Батлер именует в своей книге александрийской парадигмой – накопление древних памятников, их хранение, изучение и популяризация в форме образовательной деятельности и распространения списков канонических текстов, – является, начиная с XIX в., сферой компетенции публичного музея. К нему полностью приложима и выдвинутая ученым «формула» Александрии: «медиатор, фильтр, тезаурус, источник» (40), так же как и характеристика, вытекающая из рассуждений Базена: наука, философия, этика и политика.
Эти формулировки дают понимание того, что связь музея с античным храмом муз имеет глубокую сущностную основу, которую нельзя ограничить классическим портиком и схожей внутренней атмосферой. По мнению экспертов, александрийская парадигма может послужить моделью для построения цифрового, технологического будущего и стать основой новых универсальных проектов всемирного масштаба, в которые будут активно вовлечены и музеи.
Эпоха эллинизма, с которой связана история Александрийского мусейона, охватывала почти тысячелетний период, от Александра Македонского до падения Римской империи. Она не только дала жизнь выдающемуся культурному проекту Древнего мира, но и стала свидетелем его постепенного угасания, начало которому положило Римское владычество (I в. до н. э.).
В ту пору лишь немногие образованные римляне, среди которых философ Цицерон (106–43 до н. э.) или писатель Плиний Младший (ок. 61–113), умели по-настоящему ценить греческое наследие. В Риме строили загородные виллы по древнегреческому образцу и называли их мусейонами, создавая собственные коллекции памятников искусства.
В ауре Александрийского мусейона сформировалась раннехристианская интеллектуальная традиция. Хотя в период европейского Средневековья слово «мусейон» воспринималось как языческое и практически не употреблялось, наследие античности сберегалось в монастырях и аббатствах, игравших роль важных центров раннехристианской культуры. «При обращении базилики в христианский храм, – писал Н. Ф. Федоров, – к средней абсиде пристраивались две другие абсиды, из которых в одной хранились книги, а в другой – сосуды… из первой образовалась библиотека, из второй – хранилище вещественных памятников…» (41).
Древняя христианская церковь канонизировала Аристотеля. В библиотеках и скрипториях аббатств, где копировались не только святые тексты, но и рукописи античных философов и писателей, поддерживалась ученая жизнь Средневековья. Многие храмы и монастыри владели богато украшенными ларцами и сосудами (реликвариями), в которых хранились религиозные святыни. Вера в их благодатную силу способствовала дальнейшему формированию традиции овеществления памяти путем наделения предметов, связанных с земной жизнью ушедших (в религиозном формате – святых) особыми духовными свойствами…
Эта была эпоха, непосредственно предшествовавшая Новому времени, когда будет рожден публичный музей.
Шарль Клериссо (Charles-Louis Clerisseau), 1781–1820
Классические руины. Рисунок. 1760-е гг.
1. См.: Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Избранное. – М.: Прогресс-Культура, 1995.
2. Федоров Н. Ф. Музей, его смысл и назначение. – М.: Мысль, 1982. – С. 579.
3. Pearce S. Collecting as Medium and Message // Museum, Media, Message / Ed. by E. Hopper-Greenhill. – L.; N. Y., 1995. – Р. 15.
4. Hooper-Greenhill E. Museums and the Interpretation of Visual Culture. – N. Y.; L., 2000. – P. 115.
5. Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. – М.: Новое литературное обозрение, 2014. – С. 14.
6. Там же. – С. 145.
7. Термин для обозначения пространственно-временных координат, используемый М. Н. Бахтиным.
8. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс, 1989. – С. 98.
9. Sontag S. Regarding the Pain of Others. – N. Y.: Farrar, Straus and Girous, 2003.
10. Данкан К., Уоллак А. Музей современного искусства как ритуал позднего капитализма: иконографический анализ // Разногласия: журнал общественной и художественной критики. – № 2. Музеи. Между цензурой и эффективностью. – 2016, март. – URL: https://www.colta.ru/articles/raznoglasiya/10436.
11. Duncan С. Civilizing Rituals inside Public Art Museums. – L., N. Y.: Routledge, 1995.
12. Тернер В. Символ и ритуал. – М.: Наука, 1983.
13. Cameron D. F. The Museum, a Temple or the Forum // Curator: The Museum Journal. – 1971, march. – Vol. 14. – Is. 1. – Р. 11–24.
14. Ibid.
15. Ibid.
16. Федоров Н. Ф. Музей, его смысл и назначение // Собрание сочинений: в 4 т. – М.: Прогресс, 1995. – Т. 2. – С. 426.