Как Гитлер украл розового кролика
Шрифт:
Мадемуазель Мартель постучала кончиками пальцев по словарю:
— Le dictionnaire, — сказала она суховато.
Это было ужасно. Приходилось искать в словаре почти каждое слово, и целое утро уходило у Анны на то, чтобы написать какие-то полстраницы. А когда на следующий день она показывала свою работу мадемуазель Мартель, все было неправильно.
— Ничего, все придет в свое время, — заверила Анну мадемуазель Мартель по-немецки (редкий случай!).
— Ничего, все придет в свое время! — передразнил как-то Макс мадемуазель Мартель, когда Анна уже более часа пыталась описать по-французски довольно скучное происшествие — драку кошки с собакой.
— А ты? Ты вообще еще ничего не сделал, — сердито заметила Анна.
— Сделал, — парировал Макс. — У меня больше страницы получилось.
— Так я тебе и поверила!
— Можешь посмотреть!
И правда: Макс написал больше страницы — и как будто бы по-французски.
— И о чем это? — с некоторым подозрением спросила Анна.
Макс с удовольствием перевел:
— Однажды у мальчика был день рождения. Пришло много людей. У них был большой праздник. Они ели рыбу, мясо, масло, хлеб, яйца, сахар, клубнику, омаров, мороженое, помидоры, муку…
— Они не могли есть муку! — воскликнула Анна.
— Почему это? — сказал Макс. А потом добавил: — Вообще-то я не уверен, что это слово значит «мука». Я забыл, как оно переводится.
— И все это — список того, что ели на дне рождения? — спросила Анна, указывая на лист, пестрящий запятыми.
— Угу, — ответил Макс.
— А вот этот последний кусочек, он о чем? — в конце рассказа было одно предложение без запятых.
— Это лучшая часть рассказа, — гордо ответил Макс. — Я думаю, это значит: «А потом они лопнули».
Мадемуазель Мартель прочитала Максово сочинение, не моргнув глазом, и отметила, что его словарный запас изрядно вырос. Но в следующий раз работа Макса понравилась ей значительно меньше. Сочинение начиналось словами: «Однажды устроили свадьбу». Пищевые продукты, которые поглощали гости на свадьбе, несколько отличались от тех, что ели гости на дне рождения. Но в конце концов все тоже лопнули. Мадемуазель Мартель нахмурилась, постучала кончиками пальцев по французскому словарю и сухо велела Максу к следующему разу написать что-нибудь другое.
Утром следующего дня Макс и Анна, как обычно, сидели в гостиной за столом, покрытым клеенкой. Анна мучилась над рассказом про человека, у которого были лошадь и кошка. Человек любил кошку, кошка любила лошадь, лошадь любила человека, но не любила кошку… Придумывать все это было тошнотворно. Какую интересную историю Анна могла бы написать по-немецки!
Макс вообще ничего не писал — просто сидел, уставившись в пространство. Когда вошла Грета и потребовала освободить стол (пора было накрывать обед), перед Максом лежал совершенно чистый лист бумаги.
— Но сейчас еще только двенадцать! — попыталась возразить Анна Грете.
— У меня нет времени откладывать это на потом, — сердито отрезала Грета.
— Но нам больше негде заниматься. Это единственный стол в квартире, — заметил Макс.
С превеликим трудом они выговорили себе еще немного времени.
— Что ты будешь делать? — поинтересовалась Анна. — Мы ведь хотели днем еще погулять.
Макс, казалось, принял решение.
— Дай-ка словарь!
Он быстро пролистал книгу (оба научились делать это довольно ловко). Анна услышала, как Макс бормочет слово «похороны».
На следующем уроке мадемуазель Мартель во время чтения Максова сочинения не проронила ни слова. Макс сделал все возможное, чтобы как-то разнообразить уже ставшее традиционным повествование. Гости на похоронах — без сомнения, пребывая в глубокой печали, — ели пингвинов, пеликанов, персики, перья и еще какие-то менее экзотические блюда. А к традиционным завершающим историю словам «все лопнули» Макс добавил еще одно предложение: «Так что было много других похорон».
Несколько минут мадемуазель Мартель молчала. Потом она смерила Макса долгим, тяжелым взглядом и сказала:
— Молодой человек, вам нужно что-то поменять.
Когда мама в конце урока, как обычно, вошла в комнату — узнать, как дела у детей, — мадемуазель Мартель разразилась небольшой речью. Прошло три недели с тех пор, как она начала учить Макса и Анну, и они за это время достигли значительных успехов. Но теперь наступил момент, когда им необходимо оказаться среди своих сверстников, там, где звучит французская речь.
Мама кивнула. Она думала так же.
— Осталось совсем немного до Рождества, — сказала мама. — Может быть, до каникул вы дадите детям еще пару уроков, а потом они начнут ходить в школу?
В оставшееся время даже Макс учился старательно — настолько пугающей была перспектива оказаться в школе, где все говорят исключительно по-французски.
Но мысли о Рождестве затмевали мысли о школе. Грета уехала на праздники домой в Австрию. Все мамины силы теперь уходили на готовку, и квартира в скором времени заросла пылью. Но это никого не волновало: лучше пыль, чем постоянное присутствие сварливой Греты. Анна ждала Рождества — и в то же время боялась его. Ждала, потому что как можно его не ждать? Но вдруг она начнет вспоминать Берлин и то, как они обычно справляли Рождество там? Всего год назад?
— Как ты думаешь, у нас будет елка? — спросила Анна у Макса.
В Берлине в гостиной у них всегда стояла высоченная елка, украшенная разноцветными стеклянными шарами, птичками с хвостиками из настоящих перьев, трубами, в которые можно было дудеть… Одна из прелестей праздника заключалась в том, что игрушки появлялись на елке из года в год, и Анна с Максом радовались, узнавая их.
— Думаю, французов не очень заботят рождественские елки, — сказал Макс.
Тем не менее мама о елке позаботилась. И когда в Сочельник папа позвал детей к чаю и они вбежали в столовую, первое, что увидела Анна, была елка, хотя и небольшая, чуть больше полуметра высотой. Вместо стеклянных шаров мама украсила ее серебряным дождиком и прикрепила на ветки маленькие свечки. Она была такой чудесной, так сияла зеленым и золотым над красной клеенкой, что Анна сразу поняла: Рождество у них будет такое, как надо!