Как Гитлер украл розового кролика
Шрифт:
— Френели! Посмотри! — закричала она.
А снег, в темноте казавшийся серым, вдруг посветлел и порозовел. И скоро весь горный склон сделался ярко-розовым.
Анна взглянула на Френели: ее голубоватый свитер стал лиловым, лицо — алым, и даже мышиные косички засветились оранжевым. Другие дети тоже совершенно преобразились. И борода герра Граупе сделалась розоватой. А за ними виднелись пласты глубокого розового снега и бледно-розового неба. Постепенно розовый сделался менее насыщенным, зато возник яркий свет, и розовый мир за спиной Френели и остальных разделился
— Теперь вы видели, как восходит солнце в швейцарских горах — одно из красивейших зрелищ в мире, — сказал герр Граупе так, будто он лично все это устроил, и повел их вниз.
Путь был довольно длинным, и Анна устала задолго до того, как они достигли подножия горы. На обратном пути в поезде она задремала, и в полусне думала о том, что хорошо бы папа с мамой были не в Париже, а здесь, и она могла бы рассказать им о своих приключениях. Но ведь они и так должны скоро вернуться. Мама обещала, что они уедут самое большее на три недели. А теперь прошло уже больше двух недель.
Анна оказалась дома только к вечеру. Макс как раз писал очередную открытку о том, как прошел день. И Анна, несмотря на усталость, постаралась втиснуть туда рассказ о своих впечатлениях. А потом, несмотря на то, что было еще только семь часов, отправилась спать.
Поднимаясь по лестнице, она увидела Франца и Френели, которые перешептывались в коридоре. Когда она проходила мимо, они смолкли.
— О чем это вы говорите? — Анна успела услышать имя папы и что-то про нацистов.
— Ни о чем, — быстро сказала Френели.
— Как это ни о чем? Я же слышала!
— Па сказал, чтобы мы тебе не говорили, — печально ответила Френели.
— Чтобы тебя не расстраивать, — вставил Франц. — Но это было в газетах. Нацисты объявили награду за голову твоего па.
— Награду за голову? — глупо переспросила она.
— Да, — ответил Франц. — Тысячу германских марок. Наш па считает, что это доказывает, какой известный человек твой па. Тут и фотография есть, и все такое.
Как это можно — объявить тысячу марок за голову? Какая глупость! Анна хотела спросить у Макса, как это может быть, но уснула задолго до того, как он поднялся в спальню.
Ночью она проснулась. Это случилось внезапно, как будто кто-то включил свет у нее в голове. И как если бы она всю ночь только об этом и думала, она вдруг со всей ужасной ясностью увидела, как это — «за голову дают тысячу марок».
Она оказалась во Франции, в какой-то комнате. Это была довольно странная комната: вместо потолка сверху были навалены какие-то балки. В дырках между ними что-то шевелилось. Было темно. Потом дверь отворилась, и вошел папа. Он собирался лечь спать и сделал несколько шагов по направлению к центру комнаты.
— Нет! Не ходи! — чуть не плача, крикнула Анна.
И тут с потолка у него за головой хлынул дождь из тяжелых монет. Папа вскрикнул, но монеты все продолжали сыпаться. Папа уже утонул в них по колено и погружался все глубже и глубже. А монеты все падали, пока не закрыли его почти целиком: над слоем монет осталась только папина голова.
Вот
Может, это и правда ерунда, вдруг подумалось Анне — и ей тут же стало легче. И утром все это окажется просто ночным кошмаром. Когда она была маленькая, ее часто мучили кошмары. То ей казалось, что начался пожар, то — что у нее остановилось сердце. Утром, как всегда, придет открытка от папы с мамой, и все будет нормально.
Да, но не придумала же она это! Это ведь было в газете… Ее мысли ходили по кругу. В какой-то момент она даже стала строить сложные планы по спасению папы: встать, сесть в поезд на Париж, предупредить папу… — но тут же подумала, как глупо она будет выглядеть, если о ее побеге узнает фрау Цвирн…
Анна, видимо, уснула, потому что неожиданно наступило утро, и Макс уже встал с кровати. А Анна медлила вставать, чувствуя себя разбитой. Страшные мысли минувшей ночи явились снова. Хотя теперь, при утреннем свете, они казались совершенно неправдоподобными.
— Макс? — позвала Анна.
Макс натягивал носки и ботинки, глядя в то же время в учебник, лежавший на столе.
— Извини, сегодня экзамен по латыни. А я не успел повторить…
Он снова погрузился в учебник, бубня глаголы и времена. Ну и ладно, решила Анна. Это уже неважно. Все будет нормально.
Но за завтраком выяснилось, что открытка от папы с мамой не пришла.
— Почему нет открытки, как ты думаешь? — спросила Анна Макса.
— Почта задержалась, — невнятно ответил Макс с набитым ртом. — Пока! — и он помчался на поезд.
— Я полагаю, письмо придет днем, — заметил герр Цвирн.
Но Анна волновалась все время, пока шли уроки, и грызла карандаш вместо того, чтобы описывать восход солнца в горах.
— Что с тобой происходит? — удивился герр Граупе. (Обычно Анна писала сочинения лучше всех в классе.) — Это было так прекрасно! Это должно было тебя вдохновить!
И он отошел, чувствуя себя лично оскорбленным из-за того, что Анну так мало взволновал устроенный им восход.
Когда Анна вернулась из школы, открытки по-прежнему не было. Не пришла она и в семь часов вечера, когда с почты могли принести корреспонденцию в последний раз. Мама и папа первый раз не написали. За ужином Анна пыталась успокоить себя, что это задержка почты. Но как только она оказалась в постели, как только погасили свет, ужасы предыдущей ночи захлестнули ее с новой силой — так, что она чуть не задохнулась. Она пыталась напомнить себе, что она — еврейка и не должна бояться, иначе нацисты решат, что все евреи — трусы. Но это не помогало. Ей опять привиделась комната со странным потолком, с которого папе за голову сыпались деньги. Даже зажмурив глаза и зарывшись в подушку, она продолжала видеть эту комнату.