Как Гитлер украл розового кролика
Шрифт:
Пикник тоже разочаровал ее. Угощение в основном состояло из булочек с начинкой. Начинка была «взрослая», а прожевать черствый хлеб мог только толстый молодой человек со своими зубами, думала Анна. Из напитков был только имбирный лимонад, который она ненавидела. А вот Максу он нравился. Да ему вообще все нравилось! Он взял с собой удочку, уселся рыбачить в сторонке от всех и был абсолютно доволен жизнью. (Не то чтобы он что-то поймал… Да ведь и ловил он на кусочки этих черствых булок, так что ничего удивительного в том, что рыбе наживка
Анне совершенно нечего было делать. Других детей не было, и играть было не с кем. А после обеда все совсем испортилось: начались речи. Мама про речи ничего не говорила. А ведь могла предупредить! Речи, казалось, продолжались бесконечно. Анна с трудом все это высидела, с тоской размышляя о том, как бы прошел ее день рождения, если бы они не уехали из Берлина.
Хеймпи испекла бы именинный пирог с клубникой. К ним в гости пришли бы по меньшей мере двадцать детей, и каждый — с подарком. И сейчас они играли бы в игры в саду. Потом пили бы чай. На пироге горели бы свечи… Анна так живо представила себе все это, что не заметила, как речи закончились.
К ней подошла мама.
— Пора на корабль, — сказала она и шепнула с улыбкой заговорщика: — Выступления были ужасно скучные, правда?
Но Анна не улыбнулась в ответ. Хорошо маме говорить! Ведь это не ее день рождения!
Корабль отправился обратно в Цюрих. Анна нашла уединенное местечко на задней палубе и стояла, глядя на воду. Вот так, думала она. День рождения — ее десятилетний день рождения — прошел, и ничегошеньки хорошего в нем не было. Она положила руки на перила, а на руки — голову, притворившись, что любуется видом, так что никто не мог догадаться, как печально было у нее на душе. Вокруг колыхалась вода, теплый ветер обдувал волосы, а она все думала, что ее день рождения безнадежно испорчен и ничего уже не исправишь.
Вдруг кто-то положил ей руку на плечо. Папа! Неужели он заметил, что она разочарована? Нет, папа никогда не замечает таких вещей. Он слишком погружен в свои мысли.
— Кажется, у меня теперь десятилетняя дочь, — сказал он, улыбаясь.
— Да, — ответила Анна.
— Между прочим, тебе еще нет десяти. Ты родилась в шесть часов вечера. Так что десятилетней ты станешь только через двадцать минут.
— Правда? — почему-то от того, что ей еще не исполнилось десять, у Анны поднялось настроение.
— Как будто это было совсем недавно, — сказал папа. — Конечно, тогда нам и в голову не могло прийти, что мы станем беженцами и будем отмечать твое десятилетие на Цюрихском озере.
— Беженцы — это те, кто уехал из своего дома?
— Те, кто ищет убежища в другой стране, — объяснил папа.
— Мне кажется, я еще не готова быть беженцем.
— Это довольно странное чувство. Ты живешь в своей стране. Неожиданно к власти приходят какие-то головорезы. И ты оказываешься в чужом месте, буквально без ничего.
Папа сказал это таким веселым тоном, что Анна переспросила:
— Тебя это не расстраивает?
— Немного. Но это довольно интересный опыт. День клонился к вечеру. Солнце скоро исчезло за вершинами гор, озеро потемнело, и все
— Я вот думаю, где мы встретим твое одиннадцатилетие — и двенадцатилетие?
— Думаешь, не в Швейцарии?
— Не знаю. Если швейцарцы и дальше не будут меня печатать — из страха, что нацисты в отместку их оккупируют, — нам придется переехать в другую страну. Куда бы ты хотела поехать?
— Не знаю.
— Наверное, мы могли бы переехать во Францию, — папа ненадолго задумался. — Ты что-нибудь знаешь про Париж?
До того как Анна стала беженцем, ее возили только на море. Но она знала привычку папы так погружаться в собственные мысли, что он забывал, с кем разговаривает. Она покачала головой.
— Париж — прекрасный город, — заверил ее папа. — Я уверен, тебе понравится.
— Мы с Максом будем ходить во французскую школу?
— Видимо, да. И ты освоишь французский язык. С другой стороны, мы могли бы поехать в Англию. Там тоже хорошо. Правда, сыровато, — он задумчиво посмотрел на Анну. — Нет, думаю, сначала мы поедем в Париж.
Солнце окончательно зашло. Стемнело. Теперь воду вокруг корабля почти не было видно. Только пена вспыхивала белым, когда на нее падал слабый свет фонаря.
— Ну что, мне уже исполнилось десять? — спросила Анна.
Папа посмотрел на часы.
— Вот сейчас — ровно десять! — он обнял Анну. — С днем рождения! Живи долго и счастливо!
Не успел он это сказать, на корабле загорелись огни. Вдоль перил мерцали только маленькие белые лампочки, почти не освещавшие палубу. Но капитанская рубка внезапно вспыхнула желтым, а фонарь на корме загорелся ярким пурпурно-фиолетовым светом.
— Правда чудесно? — воскликнула Анна.
Ее вдруг перестали заботить подарки и то, как прошел день рождения. Не так уж и плохо быть беженцем, не иметь своего дома и не знать, что случится с тобой дальше. Это похоже на захватывающее приключение. Возможно, ее детство окажется трудным, как у известных людей из книги Гюнтера, так что и Анна в конце концов станет знаменитой.
Она прижалась к папе, и они вместе смотрели, как голубоватый свет корабельного фонаря прорезает темную воду.
— Кажется, мне уже нравится быть беженцем, — сказала Анна.
Глава девятая
Лето между тем шло своим чередом. Незаметно закончился учебный год. Последний день занятий прошел торжественно: герр Граупе сказал речь, на всеобщее обозрение были выставлены поделки девочек, а мальчики продемонстрировали свои гимнастические умения. И конечно, все пели йодль, как альпийские пастухи. В завершение праздника каждый ученик получил в подарок сосиску и толстый ломоть хлеба. Возвращаясь домой через деревню, они хохотали с набитыми ртами и строили планы на следующий день. Начались летние каникулы.