Как Гитлер украл розового кролика
Шрифт:
Обедали они на стеклянной террасе превосходного ресторана с видом на озеро, но Анна едва притронулась к еде. Голова у нее кружилась — возможно, из-за того, что они так рано проснулись. И хотя из носа у Анны вроде бы больше не текло, зато разболелось горло.
— Ты не заболела? — с беспокойством спросила мама.
— Нет-нет, — быстро ответила Анна.
Она просто немножко устала… Зато впереди у них — поездка на пароходе!
В небольшом магазинчике рядом с рестораном они купили почтовые открытки. Анна отправила открытку Хеймпи, а Макс — Гюнтеру.
— Интересно, кто победит на выборах? — спросила мама папу. — Неужели немцы действительно выберут Гитлера?
— Боюсь, что да, — ответил папа.
— Да не могут они выбрать Гитлера, — убежденно заверил Макс. — Большинство мальчишек из нашей школы были против него. Вот увидите, завтра станет известно, что почти никто не голосовал за Гитлера. И мы поедем домой — как говорил дядя Юлиус.
— Возможно, — кивнул папа. Но Анна видела, что он думает по-другому.
Путешествие на пароходе было просто замечательным. Анна и Макс, несмотря на холодный ветер, стояли на открытой палубе и смотрели на озеро и на другие суда. Кроме пароходов по озеру плавали небольшие моторки и даже несколько весельных лодок. Их пароход, пыхтя, плыл от одной прибрежной деревушки к другой. Опрятные домики, прятавшиеся среди лесов и холмов, выглядели так живописно! Как только пароход подплывал к пристани, он протяжно и громко гудел, чтобы в деревне все знали о его прибытии. И довольно много людей сходили на берег и поднимались на борт. Примерно через час пароход развернулся, поплыл через озеро к деревушке на другом берегу и скоро привез их обратно в Цюрих — туда, откуда они отправились в плавание.
На обратной дороге от шума машин и автобусов и от клацанья трамваев у Анны опять разболелась голова, и она вдруг почувствовала, что очень сильно устала… Как хорошо, что они наконец вернулись в отель, в свои комнаты. Голода Анна совершенно не чувствовала, а выглядела настолько утомленной, что мама сразу уложила ее в кровать. Как только голова Анны коснулась подушки, все тут же поплыло куда-то в темноту — с клацаньем и пыхтением, как будто вокруг теснились моторки или трамваи. А может быть, шумело у нее в голове.
Когда утром Анна открыла глаза, свет показался ей невыносимо ярким. Она быстро зажмурилась и некоторое время лежала, пытаясь собраться с мыслями. Из другого конца комнаты доносились приглушенные голоса и какое-то непонятное шуршание. Видимо, было уже довольно поздно, и все остальные уже проснулись.
Анна вновь осторожно открыла глаза. Снова возник яркий свет, все завертелось, закачалось и наконец обрело очертания знакомой комнаты.
На другой кровати еще в пижаме сидел Макс. А мама с папой стояли рядом. Папа держал газету: вот что шуршало. Все разговаривали вполголоса — думали, что Анна еще спит. Затем комната снова качнулась, Анна опять закрыла глаза и опять поплыла куда-то сквозь едва различимые голоса. Один голос сказал: «У них большинство…» — и тут же растаял. Другой заметил (или это был тот же голос?): «Ровно столько, чтобы делать все, что они хотят…» Затем послышался невеселый голос Макса (тут Анна не могла ошибиться): «Значит, мы не вернемся в Германию… значит, мы не вернемся в Германию… значит, мы не вернемся в Германию…» Неужели он сказал это трижды? Анна с величайшим усилием открыла глаза и позвала: «Мама!» Какая-то неясная фигура отделилась от остальных, подошла к ее кровати, и Анна близко-близко увидела лицо мамы. «Мама…» — снова сказала Анна и заплакала от боли в горле.
Все опять стало расплываться. Мама и папа стояли возле ее кровати и смотрели на столбик термометра. Папа был в пальто. Видимо, он выходил, чтобы купить термометр. Кто-то сказал: «Сорок!» Это у нее? Не может быть. У нее никогда не было такой температуры.
Когда Анна в следующий раз открыла глаза, то увидела человечка с бородкой. «Так, барышня», — сказал человечек и улыбнулся. И, все так же улыбаясь, оторвался от земли, превратился в птицу, взлетел на шкаф и стал каркать оттуда: «Грипп!» — пока мама не согнала его со шкафа на подоконник.
Потом внезапно настала ночь, и Анна попросила Макса дать ей воды. Но вместо Макса к ней подошла мама.
— Почему ты спишь на кровати Макса?
— Ты заболела, Анна, — ответила мама.
Анна обрадовалась: раз она заболела, значит, Хеймпи будет за ней ухаживать.
— Скажи Хеймпи… — но от слабости она забыла, что хотела сказать.
Через какое-то время опять появился человечек с бородкой. Он сильно расстроил маму, повторив не раз и не два:
— Осложнение… осложнение…
Человечек что-то делал с распухшей шеей Анны. Анне было больно, и руки человечка чувствовали это. Анна резко вскрикнула: «Не надо!» — но человечек не обратил на это никакого внимания и попытался вынудить ее выпить что-то отвратительное. Анне очень хотелось все это оттолкнуть, но тут вдруг она увидела на месте человечка с бородкой маму. В маминых голубых глазах светилась яростная решимость сделать то, что требуется, и противиться было бессмысленно.
После этого мир обрел некоторое равновесие. Анна начала понимать, что болеет и что у нее держится высокая температура. А чувствует она себя так плохо из-за того, что у нее на шее сильно воспалились желёзки.
— Мы должны сбить температуру, — сказал доктор с бородкой.
А мама сказала:
— Сейчас я кое-что положу тебе на шею, и станет легче.
Анна увидела, что над миской поднимается пар.
— Горячо! — заплакала она. — Не хочу!
— Будет не очень горячо, — попыталась убедить ее мама.
— Нет! Ты не знаешь! Ты не знаешь, как за мной ухаживать! Позови Хеймпи! Хеймпи не станет класть мне на шею горячее!
— Ерунда, — возразила мама. И приложила дымящуюся шерстяную подушечку к собственной шее. — Видишь, мне совсем не горячо. И тебе не будет горячо.
Подушечка шлепнулась на шею Анны, и мама крепко примотала ее бинтом.
Было горячо, но терпимо.
— Все не так страшно, правда? — заметила мама. Анна слишком сердилась, чтобы отвечать, к тому же комната опять закружилась. Но, уплывая неизвестно куда, Анна все же услышала, как мама проговорила:
— Я заставлю эту температуру снизиться — чего бы мне это ни стоило!
Наверное, Анна слегка задремала или уснула, потому что шее больше не было горячо, а мама разматывала бинты.
— Как поживает бедный толстенький поросеночек? — спросила мама.
— Толстенький поросеночек? — слабо отозвалась Анна.
Мама осторожно дотронулась до одной из распухших желёзок Анны.
— Вот толстенький поросеночек, — объяснила она. — Это самое неприятное. Другой чуть лучше. Будем считать его тощеньким поросеночком. А здесь вот — маленький розовый поросеночек. А этот — самый крошечный поросеночек. А как мы назовем вот этого?
— Фрейлейн Ламбек, — ответила Анна и засмеялась.