Как Гитлер украл розового кролика
Шрифт:
Все замолчали и ждали, когда поезд прибудет на станцию. До Анны доносились голоса и звуки открывающихся и закрывающихся дверей купе. Послышались шаги в коридоре. Дверь купе отворилась, и вошел инспектор паспортного контроля. Он был в форме, как билетный контролер, а еще у него были большие темные усы.
Он проверил паспорт у дамы с корзинкой, кивнул, маленьким резиновым штампиком поставил печать, вернул даме документ и повернулся к маме. Мама, улыбаясь, протянула ему паспорта. Но ее рука, державшая сумочку, так сдавила верблюда, что верблюжьи очертания совершенно исказились. Инспектор проверил паспорта, затем взглянул на маму, сверяя ее лицо с фотографией, взглянул на Макса, на Анну — и приготовил свой резиновый штампик. Потом вдруг как будто бы что-то вспомнил и снова взглянул на паспорта…
Наконец проштамповал их и вернул маме.
— Приятного путешествия, — пожелал им инспектор, покидая купе.
Ничего не случилось. Зря Макс пугал ее!
— Вот видишь!.. — воскликнула Анна.
Но мама взглядом велела ей замолчать.
— Мы еще в Германии.
Анна почувствовала, что краснеет. Мама убрала паспорта в сумочку. Наступило молчание. Анна снова услышала, как что-то шуршит в корзинке, дама жевала новый кусок хлеба с ветчиной, звуки открывающихся и закрывающихся дверей удалялись все дальше и дальше от их купе. Казалось, это будет длиться вечно…
Потом поезд тронулся, проехал сотню метров и опять остановился. Снова стали открываться и закрываться двери, на этот раз довольно быстро. Послышались голоса: «Граница. Кто будет что-то декларировать?» В купе вошел другой человек. Мама и дама с корзинкой сказали, что им нечего декларировать, и человек сделал пометки мелом на всех вещах их багажа, включая корзинку дамы. Опять остановка, опять свисток — и наконец поезд снова тронулся. На этот раз он набрал скорость и мчался, урча и пыхтя, по сельской местности.
Прошло довольно много времени, и Анна спросила:
— Мы уже в Швейцарии?
— Думаю, да, — ответила мама.
Дама с корзинкой перестала жевать.
— О да, — сказала она удовлетворенно, — это Швейцария. Теперь мы в Швейцарии. Моя родная страна!
Это было чудесно.
— Швейцария! — воскликнула Анна. — Мы и правда в Швейцарии!
— На некоторое время! — хихикнул Макс.
Мама положила сумочку с верблюдом на сиденье и улыбнулась.
— Да! Да! И скоро мы встретимся с папой.
Анне вдруг стало легко-легко, ее охватила какая-то глупая радость. Ей хотелось сказать что-нибудь необычное, вдохновенное, но она ни о чем не могла думать и поэтому обернулась к швейцарской даме и спросила:
— Извините, пожалуйста, а что у вас в корзинке?
— Да там моя кошечка, — ответила дама своим мягким голосом с деревенским выговором.
Почему-то это показалось Анне невероятно смешным. С трудом сдерживая смех, она взглянула на Макса и поняла, что его тоже распирает.
— Что?.. Какая кошечка? — снова спросила она. Дама откинула крышку корзинки, и, прежде чем кто-то что-то успел сказать, оттуда с пронзительным «мяу!» высунулась взъерошенная черная кошачья голова.
Тут Анна и Макс не смогли сдержаться. Они так и покатились со смеху.
— Она тебе ответила! — задыхался от смеха Макс. — Ты спрашиваешь: какая кошечка? — а она тут и отвечает…
— «Мяу!» — мяукнула Анна.
— Дети, дети, — пыталась остановить их мама.
Но все было бесполезно: они продолжали хохотать. И хохотали по любому поводу всю дорогу до Цюриха. Маме пришлось извиняться перед дамой, но та ничего не имела против. Как только она увидела этих детей, то сразу почувствовала их удивительное жизнелюбие.
Каждый раз, когда они вроде бы успокаивались, стоило Максу сказать: «Какая кошечка?», Анна тут же мяукала: «Мяу!» — и они снова взрывались хохотом. И продолжали смеяться даже тогда, когда оказались в Цюрихе на платформе, где их должен был встретить папа.
Анна увидела его первой. Он стоял у билетной кассы — побледневший, искавший их глазами в толпе возле поезда.
— Папа! — крикнула она. — Папа!
Папа обернулся и увидел их. И вдруг он, который всегда держал себя с таким достоинством и никогда ничего не делал в спешке, — вдруг он побежал к ним. Папа обнял маму и прижал ее к себе. Потом обнял Анну и Макса. И обнимал их, обнимал и никак не мог отпустить.
— Я сначала вас не увидел, — сказал он наконец. — Я боялся…
— Я знаю… — сказала мама.
Глава пятая
Папа забронировал для них номер в лучшей гостинице Цюриха. Там была вращающаяся дверь, всюду богатые ковры и позолота. Так как было только десять часов утра, они решили позавтракать еще раз и за завтраком рассказать друг другу о том, что случилось после отъезда папы из Берлина.
Сначала казалось, что все рассказать невозможно. И стало ясно, что лучше всего просто сидеть всем вместе без всяких слов. Пока Макс и Анна уминали круассаны с четырьмя видами джема, мама и папа сидели и улыбались друг другу. Время от времени они вдруг что-то вспоминали, и папа спрашивал: «Ты не забыла книги?» Или мама вдруг говорила: «Звонили из газеты. Хотели, чтобы ты подготовил для них статью, если это возможно». Но потом они снова погружались в себя, в свое улыбчивое молчание.
Наконец Макс выпил последний глоток горячего шоколада, смахнул со рта крошки круассана и спросил:
— Что будем делать дальше?
Об этом никто не подумал. Папа предложил:
— Давайте пройдемся по Цюриху.
Сначала они решили подняться на вершину холма и посмотреть оттуда на город. Холм был настолько крутым, что пришлось воспользоваться фуникулером — специальным лифтом на колесах, который въезжал на вершину. Анна никогда до этого не ездила на фуникулере, и ее то охватывал восторг, то она с беспокойством рассматривала трос, к которому был привязан фуникулер: вдруг он где-нибудь перетерся?
С вершины холма было видно весь город и огромное синее озеро, на берегу которого стоит Цюрих. По сравнению с озером город казался маленьким, затерянным среди гор. По воде туда-сюда плавали пароходы, останавливаясь то у одной, то у другой деревушки на побережье. С высоты пароходы казались игрушечными. В сияющем солнечном свете все виделось таким гостеприимным!
— А можно покататься на пароходе? — спросил Макс, опережая Анну.
— Хотите? — переспросил папа. — Тогда давайте днем покатаемся.