Как хочется счастья! (сборник)

Степановская Ирина

Шум воды в ванной комнате смолк. Я посмотрел на бутылку с коньяком – в ней оставалось чуть меньше трети. Я налил себе еще – немного, на один глоток. За тебя, Нина! Я встал и вышел в коридор. Сумка моя стояла на маленьком диванчике, под вешалкой. Я взял ее и перед уходом взглянул на себя в зеркало. Какой-то бумажный листок, небрежно свернутый и брошенный на подзеркальник, упал на пол. Я задел его сумкой, когда снимал с вешалки куртку. Я поднял листок и машинально развернул.

«Ниночка! Приходи завтра пораньше. Кроме обычной уборки нужно будет еще вымыть окна и вычистить духовку и кухонные шкафы. Кстати, моя подруга спрашивала, не возьмешься ли ты

убираться и у нее? Она живет недалеко, у Чистых прудов».

В стаканчике под зеркалом была воткнута шариковая ручка. Я подумал и написал наискосок в верхнем правом углу.

«Нина! Больше никогда никаких подруг и уборок». Потом, торопясь успеть до выхода Нины из ванной, оставил на подзеркальнике почти все деньги, которые у меня были с собой, и тихо захлопнул за собой дверь.

Москва передо мной была в точности как в тот сентябрьский день. Я подошел к своей машине, зачем-то вытащил из-под сиденья травматический пистолет, оставил при себе документы, сунул в багажник сумку и пошел. От Нининого дома было недалеко до Таганки, а там – до института, где я учился. Я дошел пешком до своего бывшего общежития, метро уже было закрыто. Вышел на Садовое кольцо, взял такси и сказал:

– К Баррикадной.

Сел назад, откинулся на подголовник и смотрел в окно, прикрыв веки. Мы ехали мимо тех домов и площадей, которые я хорошо знал, мы ехали мимо новых домов и новых улиц, которые были мне глубоко безразличны. Москва горела огнями, как старая, не в меру наряженная проститутка – одновременно усталая и на взводе. Охрипшая от прохлады и водки, умудренная жизнью, равнодушная и злая, она проносилась мимо меня за окном машины, и я чувствовал себя несправедливо отринутым ею, будто даже и эта продажная тварь не захотела иметь со мной никакого дела.

– Нет, врешь, мерзавка, – шептал я в окно пьяными заплетающимися губами. Мы еще посмотрим, мы еще победим.

Таня, Камаль, Присси, Нина, Борис – все смешалось перед моими глазами. Мелькали улицы, мелькали здания, деревья с еще зеленой, но уже сероватой листвой. Вот Валентина Петровна в библиотеке ласково склонилась ко мне и спросила:

– Все в порядке, Вадик? Может, чем-нибудь еще помочь?

– Нет, спасибо, не надо. Столько еще не просмотренных книг – листать не перелистать.

– Над чем вы сейчас работаете, Вадик?

– До премьеры не скажу. Примета плохая.

– А билетик на премьеру, как в прошлый раз, дадите?

– Обязательно. Как в прошлый раз – на два лица. Только премьера в этот раз будет на улице.

– Что вы? Как в Средние века? Прямо на площади? Это очень теперь оригинально, Вадик. И модно.

– Ага, Валентина Петровна. Мы все в душе – менестрели.

– А как будет называться спектакль?

– О-о, очень легко запомнить, Валентина Петровна. Простенько и со вкусом. «Светит месяц, светит ясный».

– Обязательно приду. Спасибо, деточка. Желаю удачи на премьере!

– Так она ведь уже прошла, Валентина Петровна…

– Как, Вадик, когда?

– Десять лет назад. Вот на этой самой площади…

Я очнулся, будто вынырнул из старого сна.

– Шеф, останови.

Мы были на Баррикадной.

… Я не помнил, во сколько вернулся тогда в общежитие. Уже светало. Слава богу, охрана была к нам, будущим артистам, лояльна. Двери, конечно, на ночь запирались, но если показать пропуск, а еще лучше – пройти фейс-контроль – благообразен и не очень пьян, да еще дать денежку, то в комнату всегда можно вернуться поспать. Я вернулся, когда в коридорах было еще тихо и сонно, не раздеваясь, повалился в койку. В глазах у меня, так же, как сейчас, плыла Баррикадная – стеклянные двери метро, из которых я выходил с Таней, изгородь

и дерево – развесистый клен. Под ним находилась наша с Таней первая сценическая площадка. Я свернул за угол – там в ночи странно возвышались искусственные горы и замок зоопарка. Я постоял, посмотрел на то место, куда перетащил нас с Таней Леха. Но на душе у меня тихо не было. Как это ни глупо, я тогда даже почувствовал гнев на то, что Леха навсегда останется победителем в нашей битве. Хотя никакой битвы на самом деле и не было – он, как, впрочем, и всегда, спокойно пришел, взял то, что ему нужно, в данном случае Таню, опустил меня и так же спокойно ушел. А потом я вдруг похолодел от ужаса, что я больше никогда не увижу Таню. Я боялся, но все-таки ужасно хотел подойти к ней как-нибудь в коридоре, когда она будет идти одна, и просто посмотреть ей в лицо. Но я понял уже тогда, что это все равно ничего не даст. Она спокойно пройдет мимо. И я даже понял, почему она так поступила, но не мог этого принять. Она меня предала.

Я уже не помнил, что располагалось тогда с другой стороны от метро. Сейчас здесь открылся какой-то двухэтажный ресторан. Его стеклянная стена углом выходила на площадь. Я вошел, зал был пуст.

– Мы скоро закрываемся, – предупредил меня человек за барной стойкой.

– Коньяк у вас есть?

– Какой желаете?

– Этот, – я кивнул на ближайшую пузатую бутылку. Он налил. Я взял стакан и пошел в угол. Пришла уборщица и стала мыть пол, обходя меня стороной.

* * *

Идея зарабатывать деньги на улице появилась у меня тогда сразу после новогоднего концерта. Я не оставил мысль все равно поехать куда-нибудь с Таней. Пусть не зимой, на летних каникулах.

Сначала решил выйти с аккордеоном и поиграть в метро.

– Ну-ну, – скептически отнесся к этому моему начинанию Леха. Меня же идея привлекла тем, что я оставался независим: хочу – иду играть в метро, не хочу – не иду.

В первый же вечер на меня налетел с кулаками инвалид с гармошкой, которому я, оказывается, составлял конкуренцию. Как он безошибочно при его-то слепоте меня обнаружил, хотя я еще и не начал играть, осталось загадкой. Драться с ним не хотелось, я перешел в другое место. Там меня чуть не забрали в милицию, потому что надо было сразу дать на лапу двум ребятам в форме. Я объяснил, что заплачу, когда заработаю, но после некоторого размышления понял, что получается, что я отдам весь мой заработок. Пришлось ретироваться.

– Ну как? – вдруг заинтересовался моими успехами Леха, когда я вернулся. Я рассказал.

Он захохотал.

– Ты облажался по полной! Уж если хочешь зарабатывать таким образом, надо ставить дело шире, – авторитетно заявил он. – В одиночку в метро играют только жалкие дилетанты, а мы – профессионалы. Надо делать номер. И, кстати, он у тебя уже есть. Как ты там говорил? «Искусство вечно»? Неудачное название, но концертмейстер тебя пока объявлять не будет. Бери Таньку – и вперед.

В том, что Таня согласится петь на улице, я сильно сомневался. Да и ее мать и бабушка… Наверняка запретят ей выступать со мной. Но, все-таки набравшись храбрости, я изложил Тане свой план – перенести наш с ней конкурсный номер в живую среду, то есть на улицу. Однако Таня неожиданно для меня согласилась. Домашним она о моем предложении не сказала, а свое черное, маленькое концертное платье принесла мне и попросила пока подержать у себя в общежитии. Только она просила подождать с исполнением нашего замысла до весны – тогда и день будет длиннее, и возможности простудиться меньше. Я и не торопил ее – у нас вовсю шли занятия, и учиться приходилось очень много. Но в начале апреля Таня сама сказала мне, что, на ее взгляд, нам уже пора начать выступать.