Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
Только было нападавший отскочил, бросился Алешка к нему, не давая опомниться, прижал было спиной к скале, ан тот все же из-под меча вывернулся, но уже на том месте оказался, где прежде Алешка воевал. Тут уж и богатырь киевский в силу полную себя показал. Теперь его меч сверху-снизу молнией бьет, теснит супротивника к обрыву. Отступает тот, однако пощады не просит, и, по всему видно, сдаваться не собирается. Ладно, надобно мечи у него выбить, а там поглядим. Негоже молодость губить.
Не удалось задуманное. Поскользнулся воин на камне мокром, взмахнул неловко руками и сбил
– С... кем... это... ты... здесь?..
– спрашивает.
Ничего не ответил Алешка. Подошел потихоньку к краю, глянул вниз осторожненько... Какой там! С эдакой высоты об камни грохнуться, - нечего и думать живым остаться. И как-то не по себе ему стало. Оно, конечно, и победу одержал, и жив остался, а только не мила она ему, победа эта. Девку молодую - жизни лишить. Пусть и враг она, наверное, и бой честным был. Не он ее, так она б его одолела. Мало того, одолела, так ведь и не пожалела б о том.
– С кем, с кем...
– пробормотал.
– Ты сам, чего коней бросил-то? А ежели уведет кто? Давай, пошли отсюда.
Глянул еще раз - не зацепилась ли там где, вздохнул тяжко и стал спускаться вслед за Обухом.
Кони как стояли, так и стоят, никто не увел, Алешка же и снизу, где мог, все осмотрел. Ничего не нашел. Будто и не было девки-воительницы. Будто померещилось. А тут, пока суд да дело, смеркаться стало, надобно место для ночлега подыскивать. Хорошо, вот оно, рядышком оказалось, так что и идти никуда не надобно. Развели огонь, ветками прикрыв, так, чтоб ниоткуда видно не было, присели. Рассказал Алешка Обуху, что да как на скале приключилось. Так рассказал, будто друга близкого потерял, - не супротивника сразил. Закончил, и молчит. И Обух молчит. Сколько сидели, наконец, Обух поерзал на полене, что под седалище себе подложил, и начал.
– Я тебе, Алешка, так скажу...
– и замолчал.
Глаза выпучил, рот разинул, и куда-то за спину Алешкину вперился. Тот глянул легонько через плечо, и так шарахнулся, мало в костер не влетел. Потому, явилась ниоткуда возьмись воительница та самая, что со скалы сверзилась, и неспешно так к ним направляется. Спокойно идет, за мечи свои не хватается. Подошла, постояла малость, и тоже присела, на огонь глядит.
– Это она что же...
– не верит своим глазам Алешка.
– Ты... это... спроси у нее... кто, зачем явилась... Быть того не может, чтоб... Я же сам видел...
Мало проку от Обуха. Его сейчас бери, каков есть, и на огород ставь, птиц пугать. Эта же сидит себе смирненько. Глаза от пламени отвела, на того-другого глянула, улыбнулась, и снова в огонь уставилась.
Так и сидели, покуда Обух речь не обрел. Пробормотал что-то, запинаясь, не ответила. А потом сама заговорила. Тихо так, Алешка ничего разобрать не может. Сказала что-то, замолчала. Ждет.
– Ты-то чего, язык проглотил?
– спросил досадливо.
– Об чем она там речь ведет? Кто такая?
– А я откуда знаю, - Обух говорит.
– Она будто предание какое сказывает.
– Ну, ты хоть предание растолмачь. Чего сидеть попусту...
– Так я это, опять, своими словами...
– Да хоть какими!.. Лишь бы понятно было.
Обух пожевал губами.
– Давно это было, так давно, что сосны, в те времена на землю семенами упавшие, нынче своими вершинами небо подпирают. Реки тогда были куда как полноводнее, по берегам их росли густые заросли, в которых водилось много дичи, а сами они изобиловали рыбой. Жила тогда мудрая женщина, и жилье ее было сложено из камня, и звали ее...
Тут Обух странно фыркнул, а затем зашипел, подобно змее.
– Ты чего это?
– не понял Алешка.
– Звали ее, говорю...
– Обух опять фыркнул и зашипел.
– Ну, чего ты на меня уставился? Я, что ли, тому виной, что ее так звали? Говор у них такой, что язык сломаешь...
– А ты не ломай, - рассудительно заметил Алешка.
– Ты толмачишь, вот и толмачь. Если же имя ее как-то по-нашему сказать можно, так и скажи по-нашему.
– По-нашему, так и будет - Мудрая Женщина.
Воительница смотрела на них, переводя взгляд с одного на другого.
– Ну, чего там дальше?
– буркнул Обух. Потом зашипел, фыркнул и снова зашипел. Перетолмачил, значит.
Губы воительницы снова зашевелились.
– Была эта женщина настолько мудрой, что даже старики, бывало, обращались к ней за советом, и не было ни разу такого случая, чтобы ему не следовали. И хотя никто не назвал бы ее красивой, многие женихи из многих мест приезжали к ней свататься, но не находилось того, кому бы она ответила согласием. Наконец, нашелся богатырь, совсем еще юный, отважный и сильный, но...
Обух остановился, помотал головой, затем обратился к воительнице, что-то переспрашивая. Некоторое время они переговаривались, после чего Обух попытался объяснить.
– Он, как бы это сказать, был что-то вроде без князя в голове, но не совсем.
– Это как?
– не понял Алешка.
– Ну... вот, положим, говорят у нас: "Дурень дурнем, а ложку мимо рта не пронесет". То есть, вроде и дурень, а вроде и не до конца. Этот же... Он, в общем, настолько сильный и смелый был, что сначала даст как следует саблей, - это меч ихний так называется, - а уж потом спрашивает, кто таков и зачем приехал.
– Эка невидаль, - покачал головой Алешка.
– У нас таких вокруг князя вьется, что комаров по весне на болоте. Ты дальше давай.
– В общем, он ей мужем и стал. Только ума от жены не набрался. Начал соседей тревожить, побивать их, и из каждого похода своего победителем возвращался. Во вкус вошел. До того разохотился, что собрал вокруг себя молодцов, таких же бесшабашных, как и сам, и решил, не много, ни мало, царство соседнее покорить.
Видит Мудрая Женщина, неладное творится, прямо спросила, что да как. Он тоже отпираться не стал, поведал о своей задумке.