Как можно быть язычником
Шрифт:
Согласно иудео-христианскому взгляду, у истории было абсолютное начало, о котором рассказывается в Книги Бытия. У неё также будет представимый, предвидимый и неизбежный конец. Говорится не только о том, что время, некогда начавшись, призвано некогда и кончиться, но и о том, каков будет смысл этого конца. Монотеистическое представление об истории линейно (или векторно): время ориентировано, у него есть направление и значение. Кроме того, эта история есть лишь эпизод, интермедия в бытии человечества. Подлинное бытие человека является внешним по отношению к истории; только лишь конец истории вернёт ему его полноту, которой оно обладало бы всегда, если бы Адам не «согрешил», и на этот раз сделает это определённо и окончательно. Когда будет достигнут этот предел, человечество придёт к своей цели — к цели, которую с самого начала определил для него Яхве. Будучи исполнена, в двух смыслах этого слова, история более не будет продолжаться, не будет воспроизводиться. Подлинная вечность человечества заключается не в становлении, а в бытии.
Мир имел начало. Именно этим словом bereshit(«начало»), для которого существует около семисот различных истолкований, открывается Библия. Это представление о начале, равноценном полному разрыву, подразумевается дуалистической теорией. «Сказать, что есть начало, значит заявить, что с одной стороны существует мир Бога, а с другой — мир людей» (Josy Eisenberg et Armand Abecassis, A Bible ouverte, op- cit., p. 23). Раньше мира существовал только Бог; раньше бет, второй буквы еврейского алфавита, с
С этой точки зрения конец выводится из начала. Говорится не только то, что мир кончится, потому что он начался, но также и то, что этот конец будет равноценен возврату к началу (Восточная церковь утверждает обратное, конец не только не равноценен началу, но должен превосходить начало по своему онтологическому статусу). Он восстановит начало. Он восстановит первоначальное состояние, от которого человечество освободило себя посредством первородного «греха». Таким образом, историческое становление в том виде, в каком мы его знаем, является лишь длительным периодом в скобках, которые открываются в момент «падения» и должны закрыться благодаря «благости» Яхве, когда возникнут необходимые условия для отмены этого падения. Другими словами, история заключается в постепенном движении человечества к завершению и полному проявлению божественного плана. Она является моральным движением, которое должно завершиться установлением Царства. Конец истории, порождённой властью человека, совпадет с полнотой власти Яхве. Согласно каббалистическому учению, само имя Адама выражает это видение прошлых и будущих времен: А — это «Адам», Д — это «Давид», а М — это «Мессия» (Машиах). История развивается от Адама до мессианских времён через Давида и его род. Яхве участвует в истории: он создаёт её и приводит её к завершению. В целом, ничто не может воспрепятствовать осуществлению его замысла. В долгосрочной перспективе всё решено. Остальное есть лишь пыль и тщеславие. Таким образом, согласно Библии, история человека несамостоятельна. Она не может быть своей собственной причиной своим собственным «откровением». Она есть лишь средний этап движения, которое включает ещё два этапа, более важных и лучших, которые определяют её смысл. Как человек определяется чем-то иным, так и история имеет смысл только посредством чего-то другого. История — это ночь, она развивается между светом Творения и светом конца времен, между «Эдемским садом» и Страшным судом.
История человека как полностью очеловеченного существа, как существа исторического начинается изгнанием Адама из чистой природности «Эдемского сада». Это событие, воспроизведением которого является убийство Каином Авеля соответствует коренному психосоциальному разрыву, включающему сначала приручение человеком материи, а потом приручение человеком самого себя. В профанных вариантах линейной иудео-христианской схемы истории этот «момент» соответствует концу «первобытного коммунизма» у Маркса, «убийству отца» у Фрейда или разделению Природы и Культуры у Леви-Стросса. [32] Вступая в историю, человек получает возможность в полной мере испытать разрыв между миром как объектом и собой как субъектом как самое условие своего собственного преодоления и превозможения. Уже приобретя одну сверхприроду, он готов добиться приобретения ещё одной. Но именно в этот момент и вмешивается Яхве. Поскольку человек вступил в историю с намерением «уподобиться Богу», эта история должна быть обезврежена изнутри. С этого момента Яхве не может воспрепятствовать развитию истории, но он может сделать так, чтобы она не была тем местом, где человек мог бы проявлять себя как его соперник. Для этого достаточно «увенчать» её абсолютным сигнификантом, призванным ретроспективно осветить её значение и обозначить магистральный путь, с которого человек не должен сворачивать. Единобожие «открыло» этот путь человечеству. Предсказание «мессианских времён» является своего рода ответом Яхве на начало истории.
32
Мы воздержимся здесь от дальнейшего разбора того, как либеральные буржуазные идеологии, а затем идеологии, порождённые социализмом и марксизмом, преобразовали иудео-христианское представление об истории, заменив «иной мир» «будущим». 'Эта тема будет разобрана в готовящейся нами книге «Швейцарская опасность. Очерк на тему/против конца истории».
В целом, есть два взгляда на конец истории. Некоторые видят его следствием резкого, квазиапокалиптического разрыва со всем, что было раньше. Другие представляют его скорее как последовательную эволюцию, состоящую в постепенном устройстве мира в соответствии с библейскими ценностями путём установления равенства, справедливости и всеобщего мира. В плоскости современных политических идеологий это различие соответствует различию между революционным путём и реформизмом со всеми присущими им двусмысленностями и противоречиями. (Идеологии разрыва, например, подразумевают более ярко выраженную историчность в течение более короткого времени, которой они стремятся быстрее положить конец). Это различие также в определённой степени соответствует различию между «царским» мессианизмом, связанным с пророчеством Нафана о Давиде (2 Цар. 7, 1-29), и собственно эсхатологическим мессианизмом, о котором часто говорится в других местах Библии. Его можно воспринимать и диахронически, как «расцвет» истории, предшествующий её концу. Первый этап, таким образом, соответствовал бы собственно мессианскому периоду и должен был бы сравниваться с древним «Эдемским садом», в то время как второй, соответствующий «будущему миру» (olamhabbah), восстанавливал бы сам «Эдем» — так, что любое повторение первородного греха становилось бы невозможным. [33] Это завершение следовало бы за тем, что раввинистические писания именуют «муками рождения Мессии» («последняя схватка» на языке марксистов). История, достигнув своего окончания, «родила» бы в страданиях своё собственное отрицание. И, возможно, неслучайно то, что Библия столь часто использует метафору «родов»; в конце концов, именно с того времени, когда Адам и Ева вступили историю, женщина, согласно Книги Бытия (3, 16), начала рожать в муках.
33
Иудейская традиция отличает «Эдемский сад» от самого Эдема. Человек был помещен в сад, чтобы со временем попасть в Эдем, по не смог этого сделать из-за нарушения божественного запрета.
В прошлом христианские богословы не жалели красок на описание ужасов Ада. В отношении блаженства, ожидающего избранных после Страшного суда, они всегда были более сдержанными. Карл Маркс также охотнее клеймит пороки капитализма, чем говорит о точных очертаниях «бесклассового общества». Человек, желающий понять, в чём будут заключаться «мессианские времена», вынужден строить предположения. Подобный «момент» может быть описан только как противоположность известному нам действительному миру. Очевидно, что с точки зрения Библии пришествие конца времён связано с установлением более эгалитарного, более однородного и более «мирного» состояния человечества. Поскольку основывающаяся на столкновениях история закончится, столкновение больше не будет — а значит не будет и разнообразия, способного «вырождаться» в столкновения. У власти больше не будет причин для существования: все виды «отчуждения» исчезнут. Мир преобразится: он станет своей собственной противоположностью. Человек будет освобождён от цивилизации, освобождён от города. Великие города, опустошённые Яхве, будут пусты «в роды родов» (Ис. 13, 19–20), их постигнет судьба Вавилона: «От гнева Господа она сделается необитаемою, вся она будет пуста» (Иер. 50, 13). Народы, более не обладающие никакими особенными чертами, более не будут проявлять воли к власти. Мир — кладбища — воцарится навсегда. «Не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Мих. 4, 3). Любая возможность быть «подобным Богу» будет устранена. Великие будут «унижены» — или отрекутся от своего величия. Первые станут последними. Господин усвоит поведение и манеры раба. «Тогда волк будет жить вместе с ягнёнком, и барс будет лежать вместе с козлёнком; и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе» (Ис. 11, 6). Хищные звери будут питаться травами, как и сам человек, [34] благодаря Мессии грех, совершённый по подстрекательству змея, будет искуплен. [35] Больше не будет ни дня, ни ночи, ни печали, ни радости, «ни достоинства, ни греха» (Талмуд, Шаббат 151b). Больше не будет ничего.
34
В первый раз употребление в пишу мяса упоминается в Библии после Потопа, когда Ной приносит жертву Яхве (Быт. 8, 20). По всей видимости, в саду Эдема Адам был вегетарианцем. В конце времён «лев, как вол, будет есть солому» (Ис. 11, 7). «Когда придёт Мессия, подтверждают Джози Айзенберг и Арман Абекасси, люди и животные станут употреблять в пищу только растительные продукты: из мира исчезнет насилие, лаже в сфере питания» (A Bible ouverte, op. cit., p. 135). Согласно этим же самым авторам, запреты в отношении питания (кошрут), установленные Торой для народа Израиля, являясь ограничениями на питание (прежде всего мясом), представляют собой напоминание об этом идеале.
35
Гематрическое (нумерологическое) значение еврейского слова «змей» тождественно значению слова «Мессия».
Этот конец истории ретроспективным образом придаст смысл всему тому, что произошло с начала времен, так же, как седьмой «день» Творения знаменовал собой одновременно окончание творческого «действия» и его полноту. Именно с этим седьмым «днём», в который Бог «почил» (Быт. 2, 2), Библия определённо связывает учреждение шаббата (Исх. 20, 8-11 и 31, 12–17). Мессианские времена можно сравнить с шаббатом. Последний, осуществляя каждую неделю своего рода обрезание времени, [36] представляет внутри действительного мира, внутри исторического становления человечества одновременно напоминание о седьмом «дне», когда Бог, закончив творение, благословил и освятил его (Быт. 2, 3), и предвестие времен, когда закроются исторические скобки и полнота мира вновь станет совершенной. Талмуд именует шаббат «предвестием мессианских времен», а мессианские времена «вечным шаббатом». Таким образом, шаббат представляет внутри исторического становления воспоминание о доисторическом и предчувствие послеисторического. Символически разделяя обычное время, когда человек деятелен — когда он воздействует на мир, когда он утверждает себя господином мира, — и время, когда все законы чувственного мира прекращают своё действие, он представляет собой знак идеала паузы, идеала ограничения и остановки. Шаббат — это не день «отдыха». Это день прекращения. Он отмечает момент, в который верующий проявляет свой идеал и свою веру, переставая творить историю, приостанавливая все отношения между субъектом и объектом, все отношения власти или подчинения существ и вещей. Подобным образом «свобода» отождествляется с разъединением. Во время шаббата человек не использует свою власть. Он ничем не владеет и ничто не творит, он ни с чем не связан, он отрекается от «гордыни» и «притязаний». Он освобождается даже от пут времени. «Шаббат не является днём, в который человек падает ниц перед господином времени, — пишет Эрих Фромм, — шаббат символизирует победу человека над временем. Время приостанавливается; Сатурн свергается с престола в день, носящий его имя» («Иметь или быть?»). Шаббат — это периодическое, регулярное напоминание человеку о его рабстве и его зависимости от Совершенно Другого.
36
«Через каждые шесть дней мы осуществляем обрезание времени, деля его на две части» (Josy Eisenberg et Armand Abecassis. Moi. le gardien de moil frere? op. cit., p. 291).
Нет ничего удивительного, таким образом, в том, что некоторые фрейдомарксисты истолковывали постоянный шаббат, которым станет «общество» после конца времен, как убедительный символ осуществимой утопии. «Шаббат представляет прообраз времен, когда более не будет борьбы классов», — пишут Джози Айзенберг и Арман Абекасси (A Bible ouverte, op. cit., p. 188). Фромм же доходит до того, что предлагает «установить шаббат как всеобщий день мира и гармонии, как человеческий день, предвещающий человеческое будущее» («Иметь или быть?»). Итак, шаббат воспринимается как знак того, что невозможно осуществить сегодня, но что обязательно возникнет «однажды»: мира, в котором больше не будет «несправедливостей», столкновений, определений, причин. Будущее повелительное наклонение внутри нашего настоящего изъявительного.
«Соблазн отвергнуть историю испытывают цивилизации, порождённые иудео-христианством», — признаёт Пьер Шоню (Histoire et foi, France-Empire, 1980). В еврейском языке даже не существует слова для обозначения «истории». Наиболее часто использующееся слово, toledot, означает скорее «генеалогия, происхождение»; оно подразумевает по сути своей повторяющуюся хронологию. [37] История в Библии является воспроизведением в двух смыслах этого слова: она не знает ничего абсолютно нового, она есть лишь долгая подготовка к «родам», которые будут означать её окончание. Единственными «решающими событиями», происходящими в ней, являются события, связанные с учреждением единобожия или осуществлением божественного замысла: Адам, Авраам, Моисей, Давид и Мессия вводят подобные разрывы. Но по сути дела единственный подлинно великий разрыв предшествует истории. Итак, мы имеем два прочтения, определяющих две кривые. В Библии: история как повторение начиная с фундаментальной цезуры, создающейся вмешательством Яхве. В язычестве: собственно человеческая история, отводящая максимальную роль любым нововведениям, осуществляющимся творческой способностью человека, но в то же время очевидная преемственность наследия, находящая своё современное выражение в словах Ницше: «Спасти прошлое в человеке и преобразовать всё, что «было» » («Так говорил Заратустра»). Таким образом, иудео-христианское единобожие концептуализирует, концептуально изолирует понятие истории (которое древние реализовывали конкретным образом, но которое они не осознавали в его единстве) только лишь для того, чтобы заключить его в пределы, определяющие его цель. Яхве признаёт историю только как историю-чтобы-с-ней-покончить. Он принимает историю человека только для того, чтобы привести её к её упразднению. Он представляет её идею только для того, чтобы лучше подготовить её гибель.
37
Но и это слово всего лишь два раза написано в Библии полностью: при разговоре о творении («Вот происхождение неба и земли, при сотворении их». Быт. 2.4) и когда в Книге Руфь говорится о происхождении Давида, предка Мессии.
§ 12
Мессия — это еврейское слово (машиах), означающее «помазанный». На греческий это слово было переведено как (…), «Христос», при этом не обошлось без лёгкого изменения смысла (в действительности речь идёт об историческом термине, а не имени собственном или собственно богословском определении). С точки зрения Библии Мессия в целом считается человеком, чьё «пришествие» должно ознаменовать начало мессианских времен. При этом иногда подобное качество приписывается всему народу Израиля. Это второе представление традиционно одерживает победу над первым в тех случаях, когда необходимо опровергнуть мессианизм «обманщика», (например, с точки зрения иудаизма, Иисуса; см. об этом у Левинаса). С другой стороны, ортодоксальный иудаизм склонен, как правило, связывать мессианскую эру с пришествием мессии-человека, в то время как реформаторский иудаизм придаёт большее значение наступлению самих мессианских времён.