Как на Дерибасовской угол Ришельевской
Шрифт:
Когда все нормальные люди ложатся спать после бурно проведенной ночи, чтобы потом с новыми силами не знать, чем бы убить день, балабол ухмылялся напротив несгибаемого Макинтоша и уставшего от битв Позднякова.
— Все-таки вам повезло, что я приплыл у ваш берег, — важно докладывал им Акула, — завтра утром Панич шлет людей до Петридиса. Я прикинул член к носу и понял, что надо подкрепление.
— А людей мало, — сам себе сказал Поздняков.
— Я и говорю, — обрадовался Акула, — поэтому дернул туда малого Петридиса. Вы представляете себе, что сделает этот малахольный, когда постучат у их двери?
Макинтош и Поздняков переглянулись.
— Только больше не бери командовать, — предупредил балабола в общем-то довольный Макинтош, — ты должен делать, что я
— Мы не сильно рискуем? — спросил Поздняков, которому не очень хотелось, чтобы бриллианты Я Извиняюсь вернулись к прямому наследнику. Кроме того, Панич, конечно, дурной, но не до такого же завихрения, чтобы хранить ценности на своей хате. И Борис Филиппович сильно переживал, что балаболу во втором варианте не удастся узнать, где конкурент спрячет на самый черный день то, чем на свою голову рискнул очень хороший, потому что покойный Я Извиняюсь.
— Мы рисковали родиться в этой стране, — успокоил Позднякова Макинтош, — что тогда говорить за всякие мелочи.
Акула молча кивнул головой в знак солидарности, а его морда расплылась в дежурной улыбке. И было отчего; во время беседы Макинтоша с Поздняковым балаболу удалось стянуть у Бориса Филипповича небольшую антикварную вещицу с крупным рубином.
Когда утро защебетало на улицах под метлами каждого седьмого дворника, Кок с Санитаром уже были готовы доказать всем Петридисам на свете, что они умеют отрывать клады даже под паркетом. Они учли, что молодой Петридис в больнице, его мамочка, как всегда с утра пораньше, пойдет прочищать горло на Привоз, а дедушка попрется на румынскую границу. Потому что дедушка Петридис не помнил, как его зовут из-за фамильного склероза. Он в упор не узнавал даже себя в зеркале. Зато у него была одна-единственная обязанность: каждое утро выходить на румынскую границу. Дедушка Петридис уже много десятилетий завязал со службой в погранвойсках, но тем не менее из всех его привычек осталась только эта. Так что старый Петридис мог забыть снять штаны перед посещением сортира, но свой военный долг по охране границы от коварных румын — никогда. Значит, в доме останется только Паша со своим козлом Васей. Такой расклад два на два Санитару с Коком даже очень подходил.
Кок вежливо постучал у двери и, не дожидаясь вопроса, стал отвечать что-то насчет срочной телеграммы. Тут дверь без шума и пыли раскрывается и вместо Паши или Васи он видит перед собой Толика. Толик держит в своей лапе не карандаш, чтоб расписаться о получении телеграммы, а вовсе тяжелый дручок. И без всяких приглашений лепит этим автографом Коку по голове, что он тут же становится на четыре копыта, как Вася, и бодает головой в дверном косяке. А в это время Санитар, не дожидаясь, пока Петридис оставит свою роспись и на его ведомости между ушей, наглядно стал доказывать, что он может справиться даже с профессиональным психом. Санитар прикрывает приходящего в себя Кока и вместе с Толиком кубарем закатывается в хату, откуда уже подтягивает тылы Паша. Тут дедушка, еще не вылезший на охрану государственной границы, рвет с бока несуществующую шашку и орет «Застава, в ружье!». Все ему ясно, хотя Кок с Санитаром скорее сошли бы за вяленый чирус, чем за сильных любителей мамалыги. Но, кроме своих румын и их границы, у дедушки в голове ничего нет. Поэтому он радостно бьет с тыла родного Пашу по куполу и тот откатывается от нейтральной полосы между кубарем на полу и обеденным столом. Дедушка Петридис, исполняя свой военный долг, с одинаковым удовольствием лупил и по внуку, и по гостю, потому как те вцепились один в другого так дружно, что у них не хватило сил даже прикрыться от старого погранца. Хотя Толик немного радуется, что Санитар берет верх в схватке.
Очухавшийся Кок перешел
Но Кок не ожидал ответного удара со стороны Паши, который наглядно доказал: в умелых руках мясорубка пригодится не только котлетам. Кок с ходу сделал вид, что он находится в одном строю с тем, кто зорко следит за поползновениями румын. В это же время к ним присоединяется Толик. И Паша остается один на один с Санитаром, который, растопырив в сторону синяки и руки, прет на него, как паровоз на мадам Каренину. Паша совсем дедушкиным голосом кричит «Фас!» и у Санитара начинают бегать глаза поперек лица: иди знай, может, кроме Васи в доме еще живность есть. Он перестает обращать внимание на Пашу, вынимает нож и становится в третью позицию. Ждет, когда на него выскочит то, чему только командуют «фас». И тогда левую руку вперед на клык, а правой тут же ножом снизу вверх, как преподают в медицинском училище. Но вместо собаки на Санитара вылетает Вася не такой вонючий, как овчарка, зато более рогатый. И вместо того, чтобы вцепиться зубами в подставленную руку, с разгона бьет где Санитар почему-то не прикрывался. Как будто ему горло ближе того места, которое каждый мужик считает главным на своем теле. И Санитар делает вид, что козел его сразу уговорил присесть с белым выражением под помутневшими глазами.
Когда мадам Петридис пришла домой, она увидела, что ей стоят поперек дороги несколько машин и среди них две «скорых помощи». Хотя Паше Петридису, который стал главным победителем матча, никакая, «скорая» уже не могла помочь. Потому что, как только Паша завершил то, что успешно начал его дрессированный Вася, к нему вошел безо всяких сюрпризов в руках человек от Позднякова. И намекнул, обойдя кровь на полу и застывших в разнообразных позах бойцов, что в такой обстановке держать что-то хорошее в дому, это все равно, как поставить без танковой охраны ящик водки на передовой.
Паша спокойно отдал ему то, что еще во время кукурузного наступления на наши поля досталось старому Я Извиняюсь. А посланец Позднякова ударил ногой в висок начинающего шевелиться Санитара, одолжил у него нож, и одним ударом погасил в Паше победителя в этой схватке. Потом возвратил этот режик в руку Санитара и с гадливым видом выскользнул за уже плотно прикрытые двери.
Когда мадам Петридис включила свою сирену без обычного мата, старого пограничника и страдающего его характером внука усиленно приводили в себя люди в белых халатах. Что касается находящихся в том же состоянии Санитара и Кока, то менты тут же сказали: тщательный курс лечения они будут проходить в их собственной поликлинике. И хотя у их врачей нет погон со скрещенными клизмами, они умеют уговорить любого пациента выложить историю своей болезни.
Через три дня, переведенные из тюремной больницы в разные камеры, Санитар с Коком уже сознались в том, что решили ограбить мирную семью Петридис по своей жадности и страсти к чужим деньгам. Еще через два дня, постоянно намекающий на рога Васи Санитар чистосердечно раскололся, что грохнул несчастного Пашу, очень надеясь на снисхождение за такие правдивые показания. Единственное, от чего он сильно отбивался, так это от румынской принадлежности во время очной ставки со старым Петридисом. Хотя, если бы было надо, Санитар мог расколоться и в том, что выполнял поручения Чаушеску.
Но это было уже потом. А пока балабол Акула спокойно заныкал бриллианты, из-за которых сердились друг на друга Панич с Поздняковым, чтобы из-за такого стекла не возникало всяких идиотских споров. И отправился делать себе стрижку к самому модному у его окружения мастеру мадам Пожарник.
— Мадам Шварцман, — обратился к ней балабол, сам себе подмигивая у зеркало, — как сказал поэт, причешите мне уши и сделайтесь на двадцать лет моложе.
— Я и серьезно могу изобразить тебе такой шиньон, как двадцать лет назад, — вздохнула Рая Пожарник, обматывая вокруг горла клиента хрустящую бело-синюю простынь с дырками, напоминающими следы очереди из крупнокалиберного пулемета. — Что хочет эта голова на себе?