Как начать разбираться в искусстве. Язык художника
Шрифт:
Как изображали календарь? Альфонс Муха, декоратор, изготовитель рекламных плакатов и ресторанных меню, которого когда-то не приняли в пражскую Академию художеств, со временем смог покорить Париж: роскошные, чувственные и томные «женщины» Мухи тиражировались и расходились тысячными тиражами в плакатах, открытках, игральных картах. Они-то и стали персонажами красочной графической серии «Времена года», где сезоны легко соотносятся и с фазами дня, и с этапами человеческой жизни. В историю художник вошел и как создатель грандиозного цикла эпических картин «Славянская эпопея». В академических учебниках его называют гениальным популяризатором стиля «модерн» и возводят в ранг символа живописи конца Золотого – начала Серебряного века. И тем трагичней кажутся последние дни автора: как враг Третьего Рейха он погиб от рук нацистов.
Совсем иной календарь создал в 1986 году и современный американский художник, одна из ключевых фигур поп-арта – Джаспер Джонс. Он
Календарь природы тесно связан с жизнью человека. Она перетекает от детства к старости, как от весны к зиме. Три возраста – юность, зрелость и старость – давно стали в Европе предметом меланхолических размышлений. Эту тему не раз поднимали и поэт Шекспир, и богослов Аврелий Августин, и Тициан в «Аллегории благоразумия» и даже Васнецов в своих хрестоматийных «Богатырях». Три возраста сравниваются с тремя грамматическими временами – прошлым, настоящим и будущим. Миг настоящего быстро проходит, прошлое остается в памяти, а будущее – всегда призрачно. Тициан в одном человеке смог разглядеть три ипостаси – решительного юношу, опытного мужа и мудрого старика. Нашел он параллели и с животным миром. Так, юности может соответствовать собака с тонкой интуицией и нюхом, зрелости – яростный и активный лев, а старости – стреляный и осторожный волк. И ту же тему мы видим в знакомых васнецовских персонажах: юном Алеше Поповиче с легким луком, зрелом Добрыне Никитиче с тяжелым мечом и несущем боевой дозор старце Илье Муромце. Автор даже различает символику цветов: рыжий для юности, белый для зрелости (день) и черный для старости (волк в темноте Тициана, конь Ильи Муромца).
Теперь, подкованные теорией, вы легко можете найти образы трех возрастов в других произведениях: «Филистимляне» Жана Мишеля Баския, «Три философа» и «Сельский концерт» Джорджоне.
Существование и развитие жизни на Земле, читай – Природы, а значит, календаря, невозможно без дивной небесной механики: солнца, луны, звезд. И, конечно, без воздуха.
Рассказывая о солнце, автор находит неожиданные исторические факты – от европейской политической мифологии «короля-солнца» до различных интерпретаций библейского рассказа о сотворении света. Вы узнаете, как объясняли появление солнца и его свойства известные богословы – Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Дамаскин, а также ученые – Декарт, Ньютон, Георгий Корессий.
Для раскрытия темы луны в искусстве автору понадобился целый «букет» из живописной двойчатки Поля Дельво «Фазы луны», «Преображения» Рафаэля, «Аркадии» Пуссена и двух стихотворений Мандельштама «Царское Село» и «Приглашение на луну».
Рассказ о «звездном календаре» иллюстрируется романсовым стихотворением Иннокентия Анненского «Среди миров, в мерцании светил / Одной Звезды я повторяю имя…» Ключ к сюжету – мерцание: светильников, драгоценностей, с которыми бы сравнивались звезды, светлячков, пугающих живым и нарочитым светом, ярких звезд в воде и каплях росы, закатного солнца и, конечно, света звезды Астры. От космического пейзажа автор переходит к садовому, где среди всеобщего осеннего умирания одна астра оказывается единственным доказательством бытия среди всеобщей смертности. Так автор подходит к предпоследним листкам календаря, к «третьему» возрасту, к завершению круга жизни и увяданию Природы. Но конца нет! Жизнь развивается по спирали. Солнце вновь взойдет завтра. За зимой вновь наступит весна. У людей вновь будут рождаться дети. Жизнь, природа, космос – все бесконечно.
Четыре времени года
На русском лубке, имеющем, конечно, западные прообразы, мы видим, как Весна в короне держит в руке цветок, Лето в короне – рог изобилия, Осень в виноградном венке – сосуд и чашу, а Зима в теплой шляпе – свечу. Весна и лето – лучшее время для войн, для распространения власти и влияния, поэтому короны здесь более чем уместны, тогда как осенью приходится заниматься урожаем, а зимой – собственным обогревом. Заметим, что все времена года производят готовые вещи: готовую красоту цветка, готовое изобилие, готовое вино, а не просто собранные грозди, и горящую свечу, а не, скажем, заготовленные дрова. Созерцая времена года, важно видеть не какие-либо сопровождающие их обычные явления, но результаты, которые и оцениваются зрителем эмоционально как наиболее уместные.
«Круглый
Альфонс Мария Муха много раз изображал времена года в виде четырех декоративных панелей. В его подходе важно, что каждое время года – не просто некоторое число опознаваемых признаков, но и превращение этих признаков в инструмент преображения жизни в искусство. Например, весной прилетают птицы, и в декоративном произведении Мухи они играют на струнном инструменте, который выступает «посредником» между реальными наблюдениями (прилет и пение птиц) и аллегорией (весна в образе женщины). Инструмент «работает» здесь как одна большая метафора, объединяющая реальность музыки и щебета и предельно отвлеченное переживание весны как сезона музыкального вдохновения. Лето Мухи украшено маками, внушающими полуденный сон – летняя сиеста, забвение под действием пьянящего мака, торжество алой яркости и пыла солнца – всё это оказывается объединено одной метафорой лета как апофеоза жара, изнеможения и вдохновенной сосредоточенности. Осень не просто собирает виноград, но держит блюдечко с готовым вином: все этапы приготовления напитка соединены в одном символе спокойной зрелости, неспешного чаепития или винопития: осень требует подводить итоги, довольствоваться получившимся и мыслить все производство как завершенное в своей цели. Наконец, Зима, ежась от холода вместе с птичками, выставляет лодыжку, напоминая, сколь уязвим человек, сколь на самом деле кратковременна его жизнь: идея зимы как старости, идея хрупкости человека и идея бесприютности объединены, напоминая, что смерть поджидает в любом возрасте и надо уметь согреться в холоде вселенной. Как написала О. Седакова:
Холод миракто-нибудь согреет.Мертвое сердцекто-нибудь поднимет.Этих чудищкто-нибудь возьмет за руку,как ошалевшего ребенка:– Пойдем, я покажу тебе такое,чего ты никогда не видел!Сердце мертвеет под тяжестью лет, но чудища этих прожитых лет могут еще увидеть чудо жизни.
А. Муха. Цикл «Времена года». 1896 г. ГМИИ им. Пушкина, Москва
Тетраптих «Времена года» Джаспера Джонса открывается весной, полной загадок. Мы находим и «зайцеутку», рисунок философа Людвига Витгенштейна, объясняющий, что нет заранее данной «объективной» картины мира, что мир вещей зависит отчасти от нашего «аспекта», как и с какой стороны мы на него посмотрим. Мы встречаем и рисунок, входящий в психологические тесты: можно прочитать на нем белый кубок, а можно – два темных человеческих профиля, обращенных друг к другу. Весна – это молодость или даже подростковый возраст, когда личность еще не вполне определилась в жизни, когда впечатления сильнее самосознания, когда все пути в жизни открыты и выбор еще не сделан. Юность берет на пробу реальность, выясняя, под каким углом смотреть на жизнь, и проходит через свои психологические испытания. Поэтому юность и переживает мир как поток, так что мы не поймем, весенний ли дождь или поток звездного света: ведь при обычном дожде звезды не видны, значит, у этих дождей и небес смысл метафизический.
Летом рука на циферблате сдвинулась, появились листья, и главное, вместо загадочных картинок появились два излюбленных предмета вариаций поп-арта: «Мона Лиза» Леонардо да Винчи и американский флаг. За трепетной юностью наступил «поп-арт» взрослого человека, потребителя товаров, питающегося впечатлениями, очарованием природы, а не мечтами.
Дж. Джонс. «Времена года». 1987 г. Галерея Тейт, Лондон
Осенью треугольники и квадраты оказываются сверху, а не снизу, как в «весенней картинке», – отвлеченные понятия уже не служат основой жизни человека, но давят на него, стареющего. Сам человек остается тенью самого себя на деревянной стене, он с каждым годом чувствует всё больше, сколь ненадежен тот материал, из которого он создан. Это уже не кирпичная стена, а рассохшееся дерево. Все его произведения, холсты и чаши, свалены вместе: чем больше проходит лет, тем сложнее художнику разобраться с собой и текущим состоянием искусства.