Как огонь от огня
Шрифт:
Хмуря брови, девушка кое-как расправила неумелыми пальцами тяжелые, слипшиеся от воды пряди волос и попыталась соорудить из них косу, но даже такое простое дело не очень-то дается, когда делаешь его в первый раз. Пряди путались, она клала сверху то одну, то другую, но они никак не хотели ложиться ровным ручейком.
Наконец она бросила это занятие и опять повязала на голову промокшую красную ленту. Не беда. Скоро взойдет солнце и все это высушит.
И она пошла навстречу солнцу – в ту сторону, откуда обычно приходили к этому озеру ее новые земные сестры.
Несмотря на то что ночью поспать почти не пришлось, утро уже никого не застало дома. Все были в поле: пришла пора сеять лен и овес. Завозившись по хозяйству – тяжело одной женщине в доме! – Былятиха едва успела собрать мужу и двоим старшим обед в поле и теперь брела обратно вдоль березняка, вялая и сонная. Двое ее младших, Неугомон и Немил, мальчишки девяти и шести лет, с воплями носились вокруг нее и палками срубали крапиву и траву на опушке. У обоих на шее болталось по маленькому мешочку с полынью – хоть они и были еще слишком малы, чтобы привлекать вил, оберег лишним не бывает.
Глядя на них, Былятиха вспоминала вчерашнее веселье и вздыхала. Ее старшему, Шумилке, который уже работал с отцом в поле, исполнилось четырнадцать, то есть через годик и он тоже будет плясать с молодежью в хороводе. Еще дождешься, наутро невесту приведет! Она вспомнила Рябинку, такую славную девушку из Куделичей, опять вздохнула: нет, для этой Шумилка еще молод, недоросточек! И еще год, не меньше, ей одной хлопотать по хозяйству, одной управляться со всеми женскими делами в доме, где муж, четверо сыновей и дед по прозвищу Сыч, седой, ворчливый, доживающий седьмой десяток и твердо намеренный скрипеть еще лет двадцать. Так всем и говорит. Пока, дескать, праправнуков не увижу, не помру, и не ждите.
– Ой, мама, смотри! – Самый младший, Немил, вдруг подбежал к ней и задергал за рукав. – Там спит кто-то!
– Где? – Былятиха обернулась.
– А вон там, на опушке! – Мальчик показал своей палкой, в ошметках крапивы.
– Кто спит?
– Девка какая-то. Не из наших.
– Не из наших? – Былятиха удивилась. – Может, из приезжих кто по темноте в лесу заблудился?
Мальчик подвел ее к ореховому кусту на опушке, и она действительно увидела спящую на земле девушку. Сын был прав: этой девушки и она тоже не знала, но, едва увидев ее, так и всплеснула руками от восхищения. Девушка была хороша, как самая сладкая мечта, скорее даже как исполнение самой сладкой мечты. Тонкая, стройная, с длинными светлыми волосами, разметавшимися по земле, с белыми руками, с мягкими и нежными чертами лица, она лежала в зеленой траве, как солнечный блик, как свежий цветок, и румянец ее щек был сладок, как спелая земляника.
– Откуда же ты такая? – в изумлении прошептала Былятиха и, наклонившись, осторожно тронула девушку за плечо: – Эй, голубушка! Проснись-ка, давно уж утро!
Девушка тут же пошевелилась, приподнялась, на Былятиху глянули яркие, как Ладин цветок-барвинок, сине-голубые глаза.
– Не бойся, милая! – приветливо сказала ей женщина. – Иду мимо, а ребята говорят, спит тут кто-то. Ты из каких будешь? Что же ты от своих отбилась?
Девушка ничего не ответила, но улыбнулась ей – так открыто и радостно, словно дочь, после долгой разлуки проснувшаяся наконец в родном доме, возле матери. И от этой теплой, ласковой, еще немного сонной улыбки у Былятихи так защемило сердце, что она всхлипнула и краем платка утерла глаза. Это и правда была ее мечта – мечта о той дочери, которую она когда-то родила и потеряла еще до исхода первого дня ее жизни.
– Ты чья же? – повторила Былятиха. – Откуда к нам-то?
– Я… отсюда, – низким спросонья, но теплым, как парное молоко, голосом ответила девушка и села.
– Где же ты живешь?
– Жила – там, – девушка показала на березняк позади себя. – А теперь – не знаю. Теперь мне там нельзя жить.
– Как – нельзя?
– Ушла я от своего дома, мне теперь в нем жить нельзя.
– Отчего же? – Былятиха всплеснула руками. – Тебя что же, из дома выгнали? Что же ты натворила, голубушка моя?
– Ничего я не натворила, матушка. Я просто… сама ушла.
– Зачем же?
– Полюбила я… парня одного. Вот и пошла туда… где он есть.
Девушка говорила неуверенно, словно не знала, какие слова выбрать.
– Какого же парня?
– Искрен его зовут. Не знаешь ли ты такого, матушка? Где мне его найти? – Девушка встала с травы и жалобно посмотрела на Былятиху. – Где он живет? Я ради него из дома ушла, а где теперь искать его, не знаю.
– Знаю я такого, – растроганная женщина кивнула. Она знала, что в красивого парня с огнища Неревичей влюбляются многие девушки, в том числе и ее собственная племянница Метелица. – Что же, он тебя звал к себе? Обещал в жены взять?
– Обещал, – девушка кивнула. – Сначала говорил, что я ему не гожусь, потому что у меня ленты невестиной нет и еще… еще чего-то нет, – она вдруг смутилась и не договорила, но Былятиха ничего особенного не заподозрила. А если она что и подумала, то уж совсем не то, что было на самом деле. – А теперь у меня лента есть, все есть, что он просил! – Осознав все это, она как будто заторопилась и схватила Былятиху за руку. – Матушка, отведи меня к нему!
– Прямо так к нему же тебе идти нельзя! – Былятиха покачала головой, но не отняла руки. – Девушки сами к женихам не ходят. Раз обещал, то сам прийти за тобой должен. А тебе надо его дома ждать.
– Я из дома ушла и назад мне дороги нет, и он туда за мной прийти не сможет! – твердо ответила девушка, и Былятиха сразу как-то поняла, что это правда и спорить бесполезно. – Судьба моя с ним быть, и раз он за мной не придет, я сама к нему приду.
– Так дела не делаются… – в растерянности пробормотала Былятиха, не зная, что же тут придумать. – Лучше вот что: идем-ка мы с тобой к нам, а вечером, как с делами управлюсь, сама я сбегаю к Неревичам и ними потолкую.
– К Нере… Это что?
– Ну, род их живет на Нереве-речке, речка тихая, оттого и зовет не-ревой. А их род Неревичами прозывают. Ты разве не знала?
– Нет…
– Ну, я тебе расскажу. А мы – Лютичи, идет наш корень от Люта Старого, он на нашем пригорке жил уже лет двести назад. Сама-то я из-за Скотинки-реки, издалека меня Былята высватал. И наши вчера на праздник приезжали, сейчас, поди, еще в дороге, только завтра, может, до дому доберутся…
Женщина замолчала, пораженная какой-то новой мыслью.
– Звать-то тебя как? – спросила она.