Как поступить в американский университет и обучаться в нём бесплатно
Шрифт:
Другой эпизод, связанный с языком, произошёл в Нью-Йорке, когда я уже вернулся с конференции. Мои ленинградские приятели, переводчики и художники, занимавшиеся прикладным искусством, дали мне два поручения: переводчикам были нужны книги, и они осчастливили меня списком на триста наименований, а художники – чисто платонически – интересовались тем, нет ли в Нью-Йорке какой-нибудь фирмы, желающей поторговать русскими сувенирами.
Сувенирная фирма, конечно, нашлась, и не одна. Как разведал мой дядюшка, есть в Манхаттане многоэтажный билдинг, где располагается сотня таких фирм, со своими офисами и выставочными залами; и, по слухам, был там не только деловой центр, а настоящий музей. Музей – это интересно, решил я; и мы с дядюшкой приоделись и отправились в поход.
Надо вам сказать, что проникнуть в этот сувенирный билдинг было не так-то просто, поскольку внизу стояла охрана как в резиденции президента. Тогда я не понимал, почему и зачем – какие, к дьяволу, тайны могли быть у этих сувенирщиков? Ведь торговали они не ракетами «Минитмен»! Сейчас-то я знаю, что назначение стражи было куда более утилитарным – они охраняли офисы от нежелательных назойливых посетителей, что является в Штатах обычным делом. Например, в женском общежитии Техасского университета, где учится жена моего приятеля, стоят полицейские с автоматами. В Далласе много лиц латинского происхождения, испанцев и мексиканцев, отличающихся таким же горячим темпераментом, как наши кавказцы. Так вот, чтоб они свой темперамент не демонстрировали девушкам, и поставлены эти автоматчики. Что же касается Нью-Йорка, то и в нём охрана не роскошь, а суровая необходимость.
У нас с дядюшкой имелся пропуск, которым снабдил нас один из родичей, и предварительная договорённость о встрече с менеджером какой-то фирмы, так что мы прошли в билдинг без проблем. А потом долго бродили по коридорам, ахали и изумлялись, ибо тут в самом деле оказался настоящий музей. Стены коридоров были, собственно, не стенами, а гигантскими витринами, тянувшимися вдоль каждого офиса на пятнадцать-двадцать метров – и чего только в этих витринах не навыставляли! Японские нэцке и бронзовые будды из Тибета, индийские божки и французский фарфор, раковины и маски с Карибских островов, африканские статуэтки из чёрного дерева и резьба по кости из Гренландии и с Аляски, уборы индейских вождей и мечи самураев, малайские крисы и немецкие фаянсовые кружки, картины и шёлковые панно, графика и скульптура, чеканка и украшения, икебана и макраме, изделия из перьев, соломы, моржовых и слоновьих бивней, керамики и стекла, бумаги и металла, поделочных камней и ткани! Вся эта выставка прекрасно освещена и снабжена ценниками: выбирай, что душе угодно, хоть партию японских катан, хоть мешок наших дымковских игрушек, хоть чемодан китайских нефритовых шаров. Всё, разумеется, новоделы; антиквариатом торгуют в других местах, и цены там несравненно выше.
Бродили мы по этим коридорам часа два и к нужному времени добрались до нужной нам фирмы. Встреча была дружеской, но сдержанной: с кофе, но без коньяка. С грехом пополам мы с дядюшкой объяснили цель визита (а надо вам сказать, что дядюшка мой владеет разговорным английским не намного лучше меня), а затем я показал фотографии, полученные от художников. Особого интереса они не вызвали; правда, менеджер посоветовал заглянуть ещё в одну фирму, на третьем этаже, которая вроде бы интересовалась матрёшками и росписью под Палех.
Мы отправились в эту фирму на третьем этаже, где при своих сувенирах сидели две симпатичные дамы лет сорока. Встретили нас с улыбками, предполагая покупателей; но стоило нам с дядюшкой раскрыть рты, как улыбки сменились настороженностью, а затем и откровенным ужасом. Одна из дам, посмелее, принялась выпроваживать нас из офиса, а другая, более робкая, шарила под столом – вероятно, в поисках кнопки для вызова охранников. Пришлось нам удалиться со всей возможной поспешностью, ибо нью-йоркская полиция шутить не любит.
Спускаюсь я в вестибюль и думаю: отчего же нас с дядюшкой, двух прилично одетых джентльменов в летах, коренных петербуржцев с высшим образованием, приняли за ростовских гангстеров или одесских мафиози? И галстуки при нас, и начищенные штиблеты, и интеллигентные физиономии, и карманы нигде не оттопыриваются – значит, в них носовые платки, а не «кольт» с парой гранат...
Наконец я догадался – язык! По языку встречают и провожают, по языку ценят и отвергают; и стоило нам заговорить, как мы превратились из приличных джентльменов в подозрительных иностранцев. О чём же с ними толковать? Глядишь, такие ещё побьют французский фарфор и подожгут офис! Так что сувенирные дамы были, в общем-то, правы.
Глава седьмая. Психологические проблемы
Известно, что есть у нас в стране учебные заведения для избранных, для молодых людей с талантами выше среднего; скажем, в сфере физики такими ВУЗами являются Московский и Петербургский университеты (МГУ и СПбГУ), а также МИФИ и МФТИ, куда поступить до сих пор непросто. Но на физфаке СПбГУ – и я думаю, в других подобных местах – ходит странная поговорка: проще всего к нам поступить. Да, проще всего поступить, так как учиться гораздо труднее.
То же самое относится и к нашему случаю. Проще всего поступить в американский университет; гораздо труднее наладить жизнь в новом и непривычном месте, в чужой стране, где вы будете одиноки и – возможно, впервые за свои двадцать три года – окажетесь без мамы и папы, без друзей и родичей, без привычного окружения и без родного языка. Тут возникает масса психологических проблем, относящихся к будущим контактам с американцами, с вашими руководителями и сокурсниками, с девушками, с продавцами в магазинах, с чиновниками и официантами, с белыми и чернокожими. Например: захотят ли они общаться со мной?.. не будут ли меня презирать?.. найду ли я друзей?.. какие там девушки – не раскрашенные ли куклы с пачкой марихуаны за бюстгалтером?..
Надо признать, что основания для подобных опасений есть. Многие мои знакомые, эмигрировавшие в Штаты и не достигшие там больших успехов, жаловались, что американцы с ними общаться не желают, что они – народ замкнутый, не зовут к себе в гости, не поддерживают добрососедских отношений, не останавливаются поболтать у калитки, а проходят мимо и взирают на вас как жираф на кролика. Другие мои знакомые, не замкнувшиеся в эмигрантской среде, говорят совсем иное: что американцы – парни компанейские, что широтой души они подобны россиянам и непохожи на сытых равнодушных немцев и горделивых французов, что проблем контакта не возникает, и что различие между российским и американским народами лишь в том, что американцы богаче, а значит – мягче, воспитанней, дружелюбней.
Кто же прав из моих информаторов? И те, и другие, как случается нередко. Главное средство общения – язык; если вы плохо им владеете, с вами, разумеется, говорить не будут. Второе важное обстоятельство – общественный статус. Это понятие не столько связано с богатством и финансовыми успехами, как с образованием, занимаемой должностью, профессиональной репутацией. Как и нас, в Штатах уважают университетского профессора, толкового инженера, хорошего юриста или врача; уважают больше, чем у нас, ибо его ранг поддерживается надлежащим заработком. А о чём говорить с человеком, который сидит на пособии или обслуживает игральные автоматы? Я ведь тоже не говорю с бедолагами, что днями толкутся у пивных киосках – и не потому, что презираю их, а просто нам говорить не о чем. Нет понимания между тем, кому нравится работать, и тем, кто любит пить пиво.