Как просыпается Солнце
Шрифт:
В густом ельнике пропитанный водой снег выше колена. Дальше опушки не проберешься. А рядом луг, устланный бурой прошлогодней травой. Из ельника через луг тянутся глубокие ямки, оставленные копытами лося. Прозрачная снежная вода заполнила следы до краев, а отблеск ясного неба превратил в голубые пятна, узкой цепочкой уходящие вдаль. От этой голубизны вода в лосином следу кажется волшебной: напейся и превратишься в лесного могучего зверя!
Весной, как только начнет оседать снег и под его пеленой послышится плеск талой воды, первое, что бросается в глаза — покрасневшие вершины берез да блестящие ветки краснотала. Вчера я увидел на его гибких ветвях белые пушистые «барашки». Через несколько дней покроются они золотистой пыльцой, и рука невольно потянется к палитре и кисти, чтоб сохранить на полотне весеннее чудо.
Одиночество не свойственно человеку, он не может жить без друзей. У меня они есть, и я знаю цену дружбы. Она возникла и окрепла у таежных костров, во время блужданий по неизведанным тропам. Наша дружба прошла жесткую проверку и выдержала экзамен. Она, кроме того, помогла нам приобрести новых, безмолвных, но верных друзей. Каждый раз, бывая в тайге, мы испытываем большую радость от встреч с ними и печалимся, когда они исчезают.
Этих друзей у нас немало: приметное дерево, скала или родник, заброшенная, вросшая в землю избушка, охотно дающая нам приют.
Своим другом мы считаем огромную сосну на лесосеке, покрытой низкорослым кустарником и жесткой, как проволока, травой. В лабиринте гор и болот дерево служит нам маяком. Оно очень старое. Втроем, взявшись за руки, мы с трудом обнимаем его ствол.
В тени сосны мы отдыхаем и дремлем под шум ветвей. То ли оттого, что густа ее крона, или потому, что открыта она всем ветрам, только шумит каждый раз неодинаково. Иногда кажется: дерево повествует об удивительных историях, какие довелось повидать ему в течение долгой жизни. Осенью, когда дуют колючие ветры с востока, сосна начинает скрипеть особенно тоскливо, точно жалуется на свое печальное одиночество. Но весной, поддавшись общей радости жизни, шумит весело и задорно.
Мы понимаем, что все это рождено нашим воображением, и все же каждый раз, слыша новые звуки в шуме ветвей, считаем старую сосну существом почти разумным, живущим на земле рядом с нами.
Возле нашей охотничьей избушки в отрогах Бардымского увала росла береза. Кругом был дремучий ельник, и она, словно заблудившаяся женщина, жалась к человеческому жилью, с опаской посматривая на своих хмурых соседей.
Мы с друзьями очень берегли дерево, не позволяя себе сделать даже легкого прокола в коре, чтобы напиться весеннего сока. Оно служило нам своеобразным ориентиром в сложной жизни природы. Была какая-то неуловимая связь между жором щуки и началом развертывания листьев. Как только береза начинала рассыпать семена, мы знали, что пора отправляться за брусникой, а осенью, когда появлялся золотистый наряд, можно было идти караулить на лиственницах глухарей. Через неделю, после того как с березы опадали листья, улетали на юг последние утиные стаи.
В одну из зим, в наше отсутствие, какой-то прохиндей спилил березу. Избушка, лишившаяся красивой соседки, показалась нам осиротевшей и неуютной. Мы уже подумывали перенести охотничью базу в другое место, но весной увидели, что на оставшемся пне появилась свежая поросль.
Осенью мы ее разрядили, оставив три веточки.
С тех пор прошло много лет. Тонкие прутики превратились в стройные деревья. Густая душистая листва совсем скрыла от глаз избушку.
Три белоствольные красавицы шумят листвой, задорно машут зелеными косами, как будто пытаются убежать вместе с ветром. Три сестры, питаемые одними корнями, к нашему удивлению, совсем не похожи на мать, давшую им жизнь. Та была солидной, с глубокими морщинами на коре, молчаливой. Только когда проносился над землей шквал, шумела грозно, негодуя, что беспутный ветер нарушил ее сон. А эти кажутся беспечными и веселыми, не обращающими внимания на хмурых соседей. Кора у них белая, гладкая и чуточку бархатистая.
Ростом деревья одинаковы, а ведут себя по-разному: весной пробуждаются не в одно время, осенью вразнобой сбрасывают листву. Определять время походов за лесными кладами по ним невозможно. Вначале это нас возмущало. А потом мы решили, что причина такого поведения — молодость, и успокоились.
Молодость проходит… Старость, к сожалению, тоже. Только в природе идет вечный круговорот жизни, ее беспрерывное обновление. Может быть, поэтому каждую весну человек встречает с великой радостью, надеясь еще раз пережить свою юность.
На лесной опушке из-под кромки сугроба, тихо бормоча, текут прозрачные, как слезы, ручейки. На городских улицах они ржаво-бурые, с фиолетовыми разводьями. От такой воды, даже умирая от жажды, отвернешься, а в лесу — пьешь и оторваться не можешь.
На южном склоне холма, у речки Северки, я нашел небольшую, но глубокую ямку, наполненную до краев прозрачной вешней водой. Солнечные лучи пронизывают водяную толщу, и оттого устилающие дно прошлогодние листья похожи на древнюю бронзу. И сам этот бочажок напоминает старинную бронзовую чашу. Приходи и пей! И пьют. Края чаши напоминают орнамент — они истоптаны копытами лосей. Оставили трехпалые отпечатки птицы, и даже лиса внесла свою лепту в рисунок.
Говорят, что снежная вода имеет целебное свойство. Возможно. Но вот, что она вкуснее водопроводной — бесспорно. Я выпил ее две полные пригоршни.
Когда хлынут вешние воды, земля, очнувшись после зимнего сна, умоется и задышит спокойно и ровно. Распустятся первые цветы, зазеленеют деревья и травы.
На все это смотришь с трепетом.
Но сильнее всего из весенних явлений волнует меня прилет журавлей. Я люблю этих голенастых птиц, несущих на своих крыльях весну. Мне они дороги так же, как дорога земля, по которой я брожу. Они — неотделимая часть нашей Родины, широкой и раздольной. Кто хоть раз видел проплывающий в небе караван журавлей, слышал их чуть печальные крики, для того родная природа станет еще дороже и краше.
…Как-то в районе Аятского озера я наткнулся на место ночлега «охотников». Рядом, в кустах, бился умирающий журавль. Видно, просто ради забавы сбили птицу, порадовались невиданному бою ружья и кинули свой трофей в кусты за ненадобностью.
Я ничем не мог помочь птице. Журавль, умирая, пытался встать, бил по земле сломанными крыльями и наконец, издав жалобный крик, приник к земле, словно ища у нее помощи.
Весь тот день стоял он у меня перед глазами. Я думал о человеке, убившем не только птицу, но и все светлое, что еще оставалось в его заскорузлой душе.