Как просыпается Солнце
Шрифт:
Еще недавно рыжая сосенка была совсем маленькой и, казалось, со страхом посматривала на черное чудовище. Сейчас она подросла и глядит на соседа уже свысока, а ветреный день уже похлопывает его покровительственно колючей рукой-веткой.
Пройдет время — обгорелый пень превратится в труху, а сосна будет расти, все выше поднимаясь к солнцу, и никто не вспомнит о стоявшей когда-то рядом страховитой шишиге.
Мир звуков в природе неисчислим. В детстве я читал сказку о человеке, собиравшем эхо. Сейчас это доступно каждому с помощью магнитофона. Но чтобы записать все разнообразие лесных звуков — не хватит никаких пленок.
Птицы и звери, насекомые, листва и травы, вода и ветер создают необыкновенный голос земли. Там, где стоит тишина — жизни нет, там все мертво.
Липа была очень старая, с бурыми морщинами на коре. Она затеняла окна, неся свежесть и прохладу. Когда прокладывали теплотрассу, строители спилили дерево, и сразу в комнате все изменилось. Чего-то стало не хватать, как будто ушло очень дорогое и необходимое тебе.
На старой лесосеке, превратившейся в луг, подпирает небо одинокая сосна. Крона у нее плоская, раскидистая, такая, какая бывает у очень старых деревьев.
Давно вырублены сверстники сосны. Несколько раз после этого вырастали вокруг звонкие сосны и покорно ложились на землю под топором человека. А она с каждым годом тянулась все выше.
Топор и пила обходили сосну потому, что высоко в ее стволе когда-то очень давно была выдолблена борть. От глубокой раны дерево болело, но потом золотистая смолка обволокла края борти, и сосна снова потянулась кверху.
Дикие пчелы заселили сделанный для них дом и поколение за поколением откладывают душистый лесной мед. Осенью, когда медосбор бывает богатым, соты переполняются и по стволу дерева начинает стекать прозрачный, как янтарь, мед.
Тогда сюда приходит лесник и забирает часть меда, оставляя львиную долю пчелам. Что-то тихо приговаривая, выбирает из сивой бороды запутавшихся пчел, выпускает на волю. Затем спускается к речке, где ждут его внуки. Ставит перед ними туесок с медом, вынимает из сумки хлеб, завернутый в тряпицу, и деревянные ложки.
Видимо, нет ничего вкуснее меда с черным хлебом, пахнущим кожаной сумкой. Ребята управляются с лакомством быстро и, облизав ложки, возвращают их деду.
Бывая в этих местах на охоте, я всегда отдыхаю в тени сосны. Слушаю гудение пчел и тихий шелест ветвей над головой. Мне кажется, старое дерево рассказывает о многих мальчишках и девчонках, приходивших сюда отведать лесное лакомство, и о том, как, в свою очередь, приводили они к сосне детей и внуков.
До чего вкусно!
Таватуйские леса я узнал гораздо позднее, чем в районе Исети. И надо сознаться, они сразу покорили меня. Полюбились за девственную тишину, глухомань, чудом сохранившуюся вблизи шумного города. Сосновые боры, ельники, кедровники давали приют многочисленным лесным обитателям. Здесь было безлюдно, никто не пытался расчистить заваленные буреломом тропы. Непуганые птицы поднимались из-под ног. Кругом — обилие грибов и ягод.
Целыми днями бродил я по холмам, с замиранием сердца слушал тяжелые взлеты бородатых глухарей, пересвистывался с рябчиками, у кромки болота поднимал табуны косачей. Стрелял я редко, и затаенная лесная жизнь раскрывала передо мной свои тайны…
Прошло десять лет, и все изменилось. Лес опустел, почти не увидишь косача, «легендой» стал глухарь. Любители смиренной охоты перепахали грибные места. Рев транзисторов и звон гитар заглушили пение птиц.
Так вот и погибла былая слава таватуйских лесов.
Вблизи тропы, идущей от деревни Решоты в сторону озера Малое Глухое, у кромки небольшого болотца, растут породнившиеся береза и ель.
Великое множество людей прошло здесь, протоптав глубокую тропу, обнажившую сросшиеся корни этих деревьев. Возле них лежит много поверженных бурей деревьев, а побратимы, крепко вцепившись в землю, стоят наперекор злым стихиям и продолжают расти, подпирая небо огромными кронами.
Проносятся над землей шалые ветры и шквалы, бушует непогода, а деревья с каждым годом становятся все выше. Объединившись корнями и помогая друг другу, они приобрели невиданную стойкость. И, может быть, от этого так густа ель, а береза пышнее своих родственниц и осенью дольше сохраняет зеленый наряд.
На землю опустилась теплая летняя ночь. В траве зажглись фонарики светлячков, а у горизонта стали видны вспышки далеких зарниц. Давно погасла заря, небо потемнело, словно натянула земля на голову темный колпак с редкими блестками звезд.
Рядом шумит озеро. От костра по воде тянется длинная светлая полоса. Когда долго смотришь на нее, не отрывая взгляда, начинает казаться, что это совсем не отблеск огня, а тропинка, ведущая в неведомую даль, туда, где полыхают зарницы.
Иногда со дна всплывают пузырьки газа и лопаются с ненужным звуком: «Ва-ак!» Кажется, это удрученно вздыхает старый водяной, зарывшийся в ил от нескромного человечьего взора.
Костер чуть греет. Около него приятно коротать ночь, прислушиваясь к ночным голосам. И почему-то особенно остро начинаешь чувствовать бегущее время. Знаешь, что еще не один раз увидишь эту золотую дорожку, услышишь тихий плеск озерной воды, скрип коростелей и задушевную соловьиную песню, и, может быть, все будет гораздо прекрасней, но понимаешь, что ночь эта неповторима…