Как сломать себе жизнь
Шрифт:
– Пожалуйста, Рианнон. – Я снова расплакалась. – Прошу вас.
– Я не знаю, как поступить, – повторила Рианнон.
Она подбросила меня до общежития. Окровавленные джинсы я несла в пластиковом пакете.
За завтраком я получила приятный сюрприз: все говорили только о «Наоми в гостиной»! Вечером я сама увидела свою постановку. Это было нечто! Когда мои чудесные актеры вышли на поклон, публика неистовствовала. Пьеса Ники оказалась отстоем. Рианнон поставила мне за режиссерский семинар «А» – высшую отметку.
Что беременная наркозависимая старшеклассница
– Хочешь кое-что попробовать? – спросил самый шпанистый из парней нашей школы. Звали его Брюс, но окружающим он был известен под кличкой Полярник. Болтали, что в свои семнадцать он уже успел пережить метамфетаминовый сердечный приступ. Полярник протянул белую таблетку: – Это суперриталин!
– Да ну? – сказала я и сунула таблетку в рот, будто дебилка, которой я была и остаюсь до сих пор.
Стояло солнечное утро – до весенних каникул оставалось всего ничего. Я пересекла поросший травкой школьный двор (где со мной здоровалось все меньше и меньше ребят, но все же) и вошла в учебный корпус, в зал размером со спортивный, где одновременно сдавали экзамен по математике все выпускники школы. Эх, а я ведь так хорошо подготовилась. Ни минуты не сомневалась в себе! Я села и вытащила свои ручки, карандаши, стодолларовый калькулятор и прочее барахло, о котором я, закончив печатать это предложение, больше вовеки не вспомню, даже за деньги.
Раздали листы, и я с энтузиазмом взялась за дело. Минут двадцать все шло прекрасно, пока я вдруг не почувствовала, что… тону.
Ха, подумала я.
Внезапно я перестала разбирать написанное. Буквы расплывались. Я огляделась. Выпускники, склонившиеся над партами, превратились в темные пятна, фигуры ходивших по залу учителей расплылись в мутные тени. И больше я ничего не помню.
Очнулась я уже совсем в другом помещении, а именно в изоляторе. Жаклин, одна из моих актрис, держала меня за руку, будто медсестра в «Прощай, оружие». Настоящая медсестра смотрела на нас с другого конца комнаты. Я лежала на узкой кровати.
– Что случилось? – проговорила я хрипло.
– Ты упала в обморок на экзамене по математике, – прошептала в ответ Жаклин. Она вложила мне в руку пакет Dunkin’ Donuts. – Я принесла тебе пышек.
– К черту, – простонала я. Голова была будто чугунная.
– Ты каталась по полу, – продолжала шептать Жаклин. – Упала со стула.
– Меня попрут из школы, – пробормотала я.
– Что ты приняла? – чуть позже спросила медсестра.
«Хороший вопрос», – подумала я.
– Ничего! Просто я не позавтракала!
Уже потом я выяснила, что Брюс угостил меня зипрексой – мощным антипсихотиком. Тупица Полярник!
Меня не исключили, но как бы временно отстранили от учебы. В Лоуренсе сразу после зимних экзаменов начиналась фирменная двухнедельная специализированная учебная программа «Винтерим». Она включала в себя множество вариантов: от плавания с аквалангом в Белизе до волонтерства в «Среде обитания для человечества» [33] в Перу. В одиннадцатом классе мы с Ники, оставшись в кампусе, осваивали курс кинопроизводства. Не помню, что я выбрала в двенадцатом классе, но это не важно. Вместо участия в «Винтериме» меня отослали домой.
33
Благотворительная программа Habitat for Humanity занимается преимущественно строительством доступного жилья для неимущих по всему миру.
Как школа объяснила это моим родителям? Как объяснила это родителям я сама? Без понятия. Однако в итоге весенние каникулы для меня увеличились на две недели.
Так что в общей сложности (как я теперь понимаю) Академия Лоуренса намеренно предоставила мне целый месяц, чтобы обдумать свое «положение». Чего я так и не сделала.
Вернувшись в начале апреля в Гротон к весеннему триместру, я все еще оставалась беременной. Если вы задаетесь вопросом, на каком сроке я тогда была, – что ж, вы не одиноки. Я и сама не знаю. Полный дурдом. Мне было плохо. По-настоящему. Я полностью… слетела с катушек.
Скажем… восемнадцать недель?
Я начала устраивать «представления».
– О нет! – вопила я в библиотеке, роняя на пол куклу. Мы с Джорджем отыскали ее в реквизитной кладовке нашего театрального отдела, и я вымазала ее искусственной кровью. Как Майкл Элиг на своей вечеринке Disco 2000. – Мое дитя!
Мы с Джорджем прямо покатывались со смеху. Но никто к нам не присоединялся.
Мы с моим колоритным приятелем куролесили на пару. Нас обоих приняли в крутой колледж Барда, находившийся примерно в часе езды от Нью-Йорка. Получив пригласительные письма, мы отправились в библиотеку, зашли на форум студентов, зачисленных в Бард, и начали цепляться к другим участникам и постить в их ветках провокативные реплики.
Это был полный идиотизм (как практически всякий троллинг в социальных сетях). Мы-то с Джорджем считали себя дико остроумными, но у приемной комиссии Барда нашлось другое мнение. Они проследили, откуда идут посты, и сообщили про нас куратору в колледже.
Вот такие дела. Школа в итоге дозналась про наши шалости. Слухи о торговле наркотой, моя беременность и поездка в больницу с Рианнон, «обморок» на экзамене по математике, сцена с окровавленной куклой, разбитый «олдсмобиль» на парковке, а вот теперь эта заварушка с Бардом вывели-таки на нас с Джорджем. Для нас не стало большим потрясением, когда в Академию Лоуренса в конце концов вызвали наших родителей. Впрочем, небольшое потрясение мы все-таки пережили: ведь был конец апреля, а мы оба учились в двенадцатом классе. Всего через полтора месяца предстоял выпуск.
Мои родители прибыли из аэропорта на арендованной машине. У папы было каменное лицо; мама заметно нервничала. Мне не разрешили зайти в кабинет заместителя директора вместе с ними, и я сидела на скамейке в ротонде. В это буднее утро в учебном корпусе царила звенящая тишина. Все сидели на уроках. Я уставилась на мраморный пол с девизом школы: «Omnibus lucet». «Светит для всех».
Дверь кабинета открылась. Первой вышла Рианнон. Я и не знала, что она тоже была там. Наши взгляды встретились. Я поняла, что она рассказала им все.