Как стать знаменитой

Моран Кейтлин

Так что да, я член команды – и в то же время не член команды. Обычное дело для нас, девчонок. Вспомним Марию Магдалину и двенадцать апостолов; Мадам Шоле в «Уомблах»; Кэрол Кливленд в «Монти Пайтон». Я вроде как с ними, но все равно в стороне. Я просто… «девчонка».

– Ладно, ребята, давайте думать. Что у нас на этой неделе? – говорит Кенни, открывая редакционное совещание.

Как обычно, редакционное совещание совсем не похоже на редакционное совещание. Люди пьют, курят, рассказывают анекдоты, в открытую закидываются колесами. Если сюда войдет кто-то, не знакомый с рабочими методами D&ME, он решит, что попал

в полевой госпиталь суровых рок-войн.

Роб сидит, положив голову на стол, и ест ржаные сухарики из пакета, чтобы «убрать тошноту и изжогу».

Тони Рич сидит с надутым видом и изучает свое отражение в оконном стекле, периодически поправляя прическу. Зная, что нам волей-неволей придется столкнуться в редакции, я неделями тренировалась делать «лицо кирпичом» на случай, если вдруг наши взгляды случайно встретятся. Когда они все же встречаются, он недвусмысленно усмехается. Эта кошмарная, знающая усмешка означает, без вариантов: «Я помню, как мы с тобой занимались сексом». Мне кажется, это нечестно, что у людей остаются воспоминания о тебе, даже когда эти люди исчезают из твоей жизни. Жалко, что при расставании нельзя пробежаться у них в голове, сгребая воспоминания в мусорные пакеты: «Я заберу эти воспоминания, как я делала тебе минет и как мы кувыркались на заднем сиденье такси, и уж точно я забираю все воспоминания, как ты лишил меня девственности». Жаль, что нет авторских прав на чужие воспоминания о тебе. Если бы он отчислял мне пять фунтов каждый раз, когда думал обо мне, это было бы справедливо. И окупило бы ужин в очень хорошем, дорогом ресторане.

Совещание продолжается. Мы обсуждаем рабочие вопросы. Тон Рич пишет очередную статью в серии разгромных статей о гастролях U2. Роб вчера брал интервью у Oasis, в связи с чем ему «нездоровится» сегодня утром.

– Лиам сам себе противоречил, – говорит Роб. – Сначала сказал, что Oasis – лучшая в мире рок-группа, а потом заявил: «И если кто скажет, что мы лучшая в мире рок-группа, то пусть идет в жопу. Мы лучшая группа на все времена. А кто не согласен, тех в жопу». Разъярился, страшное дело. Чума.

Разговор переходит на Джона Кайта, чей последний сингл на этой неделе вошел в десятку лучших.

– Не тяни руку, Долли, – говорит Кенни со вздохом, и я поспешно роняю поднятую было руку. – Мы уже в курсе твоего трепетного отношения к головокружительному Джону Кайту.

Моей первой большой работой для D&ME было интервью с Кайтом три года назад. Опьяненная ночью в Дублине и разговорами с Джоном, я написала, по сути, признание в любви, и меня чуть не уволили из журнала, как «излишне восторженную девицу подросткового возраста». С тех пор вся редакция шутит, что я влюблена в Джона по уши и что его звукозаписывающая компания требует, чтобы я не подходила к нему ближе чем на сотню ярдов, иначе им придется вызвать охрану. Однажды я попыталась объяснить, что мы с ним просто друзья и что я поливаю его комнатные растения, когда он на гастролях, на что Кенни ответил испуганным воплем: «У Марка Чепмена есть ключи от квартиры Леннона! БЕГИ, ДЖОН, СПАСАЙСЯ!» Так что теперь я молчу.

– Так, у нас остается The Kids, – говорит Кенни. – Надо бы осветить. Кто-то возьмется?

– Я возьмусь, – говорит Тони Рич, вальяжно подняв руку. – Тема смешная. Есть где развернуться.

– ПРОДАНО! – говорит Кенни. – Ну что, мы закончили? Теперь в паб?

Все тут же встают и нацеливаются на выход.

– Я тут подумала… – говорю

я.

Все оборачиваются ко мне и неохотно садятся на место.

– Я подумала сделать статью… о том, что брит-поп очень мужской.

Я вижу реакцию сослуживцев: «в основном раздражение».

– Мы тебя слушаем, Глория Стайнем, – вздыхает Кенни.

– Среди исполнителей брит-попа почти нет женщин, – говорю я. – По сути, весь женский пол представлен единственной Луиз из Sleeper. Возьмем прошлогодний фестиваль в Рединге. Знаете, сколько там было групп, в которых есть хоть одна женщина? Восемь! Из шестидесяти шести! Elastica, Echobelly, Lush, Hole, Sleeper, Transglobal Underground, Tiny Monroe и Salad. Вот так-то. Сплошные мальчишки. Типа «девчонок в домик на дереве не пускать».

– А вообще Долли права, – говорит Роб. Среди коллег Роб – единственный мой союзник по феминизму, хотя у него очень своеобразные представления о феминизме. Сегодня он выступает в мою поддержку, схватив со стола свежий номер D&ME, вышедший на этой неделе. – На весь номер практически ни одной дамочки.

Он листает журнал:

– Ни одной дамочки, ни одной дамочки, ни одной дамочки… О, есть одна. Нет! Это не дамочка. Это Ричи из Manic Street Preachers. Постригись, милый. Не сбивай меня с толку.

– И что будем делать? – говорит Кенни слегка агрессивно. Ему явно не терпится бежать в паб.

Проблема в том, что я совершенно не представляю, что делать. Со мной часто бывает, что я сама толком не понимаю, что творится в моей голове – пока не начну говорить, – и тогда, зачастую совсем неожиданно для себя, я выдаю результат подсознательных размышлений. Я надеялась, что подниму этот вопрос, и мы обсудим его все вместе, и по ходу беседы у меня непременно родится какая-нибудь гениальная мысль. Но все молчат. Обсуждения не происходит. Гениальная мысль не рождается.

Я пожимаю плечами.

– Тема затронута важная, Уайльд, – говорит Кенни, нетерпеливо заерзав на стуле. – Ты все обдумай и дай нам знать, если что-то надумаешь, да? А теперь… все-таки в паб. Дружно и весело.

Все встают, идут к двери, и я думаю про себя: Даже не знаю, может быть, мне пора уходить из журнала. Мне здесь… одиноко. Я себя чувствую королевой на выставке фотопортретов глав государств: восемьдесят девять мужчин в строгих костюмах и королева – единственная женщина в этой компании. Да, я королева, только без армии и крепостей. Безо всякой поддержки.

Пока я пытаюсь приладить на место оторвавшуюся лямку рюкзака, ко мне подсаживается Кенни и спрашивает, хитровато прищурившись:

– Ты знала, что Тони теперь встречается с Камиллой из «Полидора»?

Камилла – шикарная телка, вся из себя утонченная, очень худая блондинка. Я уверена, у нее в паспорте в графе «род занятий» написано «шлюха на кокаине». И хотя она – та еще сучка, а он – тот еще гад, и моя мама сказала бы об этой парочке, поджав губы: «Два мерзавца нашли друг друга», – мне все равно неприятно узнать, что теперь они вместе. Даже расставшись с мужчиной по собственной инициативе, ты все равно втайне надеешься, что он прорыдает два месяца кряду, а потом оседлает коня и объявит: «Ни одна женщина не сравнится с тобой. Другой такой нет и не будет. Я отправлюсь в Крестовый поход и умру за Христа с твоим именем на губах, любовь всей моей жизни».