Как-то раз Платон зашел в бар... Понимание философии через шутки
Шрифт:
Известный современный утилитарист Питер Сингер часто проводит аналогии между леденящими душу решениями и гораздо более гуманными поступками, которые приводят к абсолютно одинаковым ужасным последствиям, а значит — являются этически равнозначными. К примеру, в одной из статей он описывает ситуацию: человек, желая заработать деньги на новый телевизор, продает бездомного сироту корпорации, торгующей органами для трансплантации. Ужасно, согласимся мы. Однако, утверждает Сингер, любой, кто покупает новый телевизор вместо того, чтобы пожертвовать эти деньги благотворительным организациям, которые помогают бездомным сиротам, делает в точности то же самое. Когда вы слышите нечто подобное, вы сразу чувствуете ненависть к автору, не правда ли? В подобном случае аргумент по аналогии служит существенным дополнением к утверждению, касающемуся морали, — как в следующей классической шутке.
Он:
Она: За миллион баксов? Ничего себе! Думаю, да!
Он: А за два доллара?
Она: Ты что, идиот? Кто я такая, по-твоему?
Он: Кто ты, мы уже установили. Теперь осталось договориться о цене.
Основным принципом Канта, критерием всех его этических максим, был, как он сам называл его, «главный категорический императив». Правда, на первый взгляд он кажется лишь приукрашенной версией старого золотого правила, которое гласит: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой».
Главный категорический императив: «Действуйте исходя лишь из тех максим, которые, по вашему представлению, могли бы служить всеобщим законом».
Конечно, версия Канта кажется заметно менее душевной. Сам термин «главный категорический императив» звучит как-то очень по-немецки. Впрочем, в случае Канта это неизбежно: он же, в конце концов, был немцем!
Тем не менее категорический императив и золотое правило и вправду демонстрируют во многом схожий философский подход.
• Они не пытаются склонить нас к каким-то конкретным действиям, к примеру: «Почитай отца и мать» или «Ешь шпинат!»
• Вместо этого они предлагают нам некие абстрактные принципы, помогающие определить, какое действие будет правильным, а какое — неправильным.
• В обоих случаях эти принципы основаны на идее, что все люди столь же ценны, как вы или я, и все заслуживают столь же этичного отношения, как вы или я… особенно я.
Однако между категорическим императивом и золотым правилом есть фундаментальная разница, которую отлично отражает следующая шутка:
Садист — это мазохист, который следует золотому правилу.
Причиняя другим боль, упомянутый здесь мазохист делает лишь то, что требует от него золотое правило: поступает с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с ним, и лучше, если при этом не забудут про плетку. Однако Кант на это сказал бы, что ни один мазохист не рискнет заявить, будто моральный императив «причиняй другим боль» способен стать всеобщим законом в мире, хоть сколько-нибудь пригодном для жизни. Даже мазохист сочтет это неразумным.
Теми же соображениями руководствовался и английский драматург Джордж Бернард Шоу, оспоривший золотое правило:
«Не стоит поступать с другими так, как вы хотели бы, чтобы поступали с вами: у других людей могут быть иные вкусы».
Различные варианты золотого правила встречаются не только у Канта, но и в разных религиозных традициях по всему миру:
Немецкий философ XIX века Фридрих Ницше храбро объявил войну всей христианской этике. Начал он с малого — с объявления о смерти Бога. Бог в ответ объявил о смерти Ницше, разместив соответствующие заявления на стенах уборных в университетских городках. На самом-то деле, говоря о том, что Бог умер, Ницше имел в виду, что западная культура выросла из метафизических толкований мира, равно как и из сопутствующей им христианской этики. Он назвал христианство «стадной моралью», которая обучает «неестественной этике», втолковывая, что стыдно быть альфа-самцом, которому покорно все стадо. Христианскую этику он заменяет проверенной временем этикой силы, которую называет «волей к власти». Исключительный индивид, или сверхчеловек, стоит вне морали стада и имеет полное право властвовать над ним, используя данную ему природой силу. В том, что касается золотого правила, Фридрих явно был последователем школы Тони Сопрано.
За это на него повесили всех собак — от германского милитаризма до кислой капусты.
С немецкой едой что-то не так: что бы ты ни съел, через час тебя охватывает безумная жажда власти.
К середине XX века большинство философских этических течений перешли к проблемам метаэтики. Вместо того, чтобы задаваться вопросом, какие поступки считать хорошими, философы стали спрашивать: «Что мы имеем в виду, говоря, что некое действие X хорошо? Означает ли это лишь “я одобряю X”? Выражает ли фраза “X — хорошо“ эмоции, которые я испытываю, наблюдая за X, или думая о нем»? Последняя из перечисленных проблем, лежащая в основе эмотивизма, неплохо обыгрывается в следующем анекдоте.
Человек пишет в налоговую службу: «Я не могу спать, зная, что я нахимичил с подоходным налогом. Я скрыл часть своих доходов и теперь прилагаю к этому письму чек на 150 долларов. Если бессонница не пройдет, я пришлю остальное».
Когда метаэтические раздумья над значением слова «хорошо» исчерпали свои возможности, практическая этика вновь вошла в моду, и философы с новой силой принялись писать о том, какие поступки следует считать добродетельными. Символами времени сделались биоэтика, феминистская этика, а также этика, ратующая за достойное обращение с животными.
Одним из ответвлений прикладной этики, расцветшим пышным цветом в XX столетии, стала профессиональная этика. Она нашла воплощение в разнообразных сводах правил, регулирующих отношения профессионалов с клиентами.
Четверо психиатров вместе вышли на улицу после конференции по профессиональной этике.
— Люди всегда приносят нам груз своей вины и страхов, однако нам самим не к кому обратиться с нашими проблемами, — проговорил один. — Почему бы нам сейчас не выслушать друг друга?
— Иногда я испытываю почти непреодолимое желание убить своих пациентов, — произнес первый.
— Я всегда стараюсь вытянуть как можно больше денег из своих пациентов, — проговорил второй.
— Я торгую наркотиками, и часто привлекаю к этому пациентов, — признался третий.
— Знаете, как бы я ни старался, у меня никогда не получается хранить чужие секреты! — покаялся четвертый.