Как ты ко мне добра…
Шрифт:
Она ядовито усмехалась, когда слышала эту песню. Витька наконец был пристроен на достойное его место. Ах, он ее теперь совершенно не интересовал, она чувствовала только облегчение, одно облегчение и — свободу. И вот теперь бескрайние просторы этой свободы стремительно затоплял поток новых событий. Казалось, еще ничего не произошло, а от свободы оставался уже крошечный островок под самыми ногами. И на этом островке, блистая цинизмом и ослепительными улыбками, она только из гордости, из желания поднять себе цену, для виду отбивала последние завершающие атаки своего избранника. Она твердо
Чего разыгрывать из себя дуру, ясно, к чему дело клонилось. И наконец произошло то, что должно было случиться, — буднично, обыкновенно, даже скучновато. Да Зоя и не ждала особых потрясений, ей даже показалось смешным, как он чрезмерно суетился. Ну хорошо, она его любовница, чего было так волноваться?
Но в общем-то Петрович был молодец, быстро успокоился, повеселел. Начал налаживаться быт. Вечера они проводили вместе, здесь же, на выставке, бродили, сидели в кафе и ресторанах до самого закрытия, потом возвращались в свой павильон, и Зоя частенько стала оставаться в его кабинете на ночь, а Виталий Петрович уезжал в город, в свою счастливую семью.
Летело, летело зеленое лето, и думать о том, что будет после, не хотелось. Зоя поправилась немного, купила себе несколько платьев, туфли, новый плащ. И все это оказалось очень кстати. Приближалось двадцать третье августа, день рождения Райки Абакумовой, давно выбранный и назначенный день встречи всего их класса, на который она хотела обязательно пойти. Почему-то уж очень рвалась она показаться перед девчонками, блеснуть уверенностью, таинственностью своей непостижимой жизни. А еще — очень хотелось увидеть Вету. С той давней нелепой ссоры Зоя ее так и не видела, а спрашивать о ней у девчонок было неприятно. И все-таки Зоя всерьез не верила в ссору. Мало ли чего бывало у них за долгие годы дружбы. Конечно, она тогда наговорила лишнего, ну и что? Вета не такой человек, чтобы обижаться по пустякам. Тем более теперь, когда умер Логачев, бывший Зоин кумир, и у нее есть Петрович, или, по-новому, Витус, — что могло теперь стоять между ними?
Зоя смутно помнила, что с мужем у Веты не все ладно, и это тоже сближало с ней. Она разработала себе целую теорию о бессмыслице брака и мечтала блеснуть ею перед Ветой, кинуть несколько парадоксальных сентенций, поразить, посмеяться вместе. Витус для такой игры не годился, да с ним и вообще надо было держать ухо востро, приближалось время роковых решений. Как он поведет себя? Нет, с ним было не до шуток. А пока она радостно ждала встречи, обзванивала девчонок, благо телефон теперь целый день был под рукой, шутила, смеялась. Несколько раз она звонила Вете, но трубку каждый раз брала ее свекровь, и Зоя спокойно нажимала на рычаг. О чем ей было с ней разговаривать?
К двадцать третьему она готовилась старательно, отгладила как следует новое платье из белой чесучи и повесила его на плечиках перед самым носом, возле своей тахты, купила Райке подарок — огромный зеленый, тисненный золотом однотомник Гёте, а впереди оставалось еще одно сложнейшее предприятие, которое она все откладывала до лучших времен, а сейчас было самое время. Был у Витуса один такой постоянный припев о памятном подарке, о некоем золотом колечке, которое он уже давно собирался ей подарить, а она брыкалась, презирала такие вещи, дразнила Витуса, а главное, не нравилось ей, что в подарке было что-то как бы прощальное. Нет, волноваться ей пока было совсем не из-за чего, Витус был шелковый, торчал на выставке без выходных, оставался допоздна и даже на часы перестал поглядывать. Она чувствовала, он был в самом накале, и два раза вечером звонила его жена, и голос у нее был такой… такой, что ясно было — ей не позавидуешь.
И вот они впервые вместе ехали в город: впереди — молчаливый, неприветливый шофер, а на заднем сиденье — они с Витусом, и Витус был, как всегда, словоохотлив и галантен, но Зоя остро чувствовала в каждом его слове оскорблявшую ее фальшь и сидела, отодвинувшись от него в самый угол, выпрямив сильную спину, язвительная и неприступная. В ювелирном магазине в этот пасмурный будний день было пусто, сонно, темно. Зоя бегло взглянула на витрину, усмехнулась, сказала: «Вот это» — и положила на прилавок свою белую руку с длинными крепкими пальцами, чтобы продавщица могла сразу оценить размер. Она выбрала просто — самое дорогое, пусть это будет ее маленькая месть Витусу за непринужденность в машине. Кто ему сказал, что она согласна разыгрывать с ним публичную комедию? Но и Витус был на высоте, раскошелился и даже не повел бровью. И колечко оказалось что надо, с небольшим, но ясным бриллиантиком, как раз такое, какое только и могло пойти к ее строгим сухим рукам. Они вышли из магазина ровно через пять минут, и Зоя вдруг передумала ехать на выставку, надоело ей там, хотелось прошвырнуться по городу, почувствовать волю.
— Ну, а теперь я домой, — сказала она Витусу — считай, что у меня отгул. — Она засмеялась и помахала ему рукой.
— Я тебя подвезу…
— Вот еще, что за новости… Лучше подумай на досуге о будущем, двадцать второе число, завтра я подам на расчет.
— Ну завтра так завтра, — неожиданно мирно сказал Витус и обаятельно улыбнулся.
Что-то здесь было не совсем ясно, но не хотелось сейчас об этом думать, все равно лето кончилось, скоро все переменится…
У Райки в большой темноватой комнате собрались почти все. Только Веты не было, это Зоя увидела сразу, с первого взгляда, и сразу настроение ее неуловимо переменилось, словно она забыла, зачем пришла. Что в ней было такое, в Вете, что ее отсутствие оказалось для Зои чувствительным? Ну и черт с ней! А может быть, она еще придет? Но спрашивать о ней она не могла, да и чувствовала — не придет, ее не ждали, бегали из кухни с тарелками, придвигали диван, подставляли тумбочки, включили музыку. На кровати в углу, аккуратно положив руки на колени, сидела Райкина бабушка и терпеливо-бессмысленно улыбалась, а Райкина мать носила из кухни пироги и винегреты и все время приговаривала на ходу:
— Сейчас-сейчас, только еще горчицу поставлю и ухожу… только еще хлеба подрежу…
Вот почему они любили собираться здесь, здесь от них ничего не требовали, ничему не учили, здесь было просто. И Зоя вдруг поняла и потихоньку стянула кольцо с пальца и спрятала его в сумку, в кошелек с мелочью, и даже покраснела от стыда, что его могли заметить, и от злости на саму себя. И только тогда ей стало легко. Все уже усаживались за стол. Зоя оказалась рядом с Надей Сомовой. Они улыбнулись друг другу.
— Ну, ты как? — спросила Зоя. — Как Валька?
— Нормально. Но мы не поженились, ты про это хотела узнать? — сказала Надя в своей обычной ясной манере. — А Вета когда придет, не знаешь?
— Не знаю! — Зоя дернула плечом. — Дай-ка мне вон той колбасы! Наливаем! Девчонки, я хочу тост! — Она встала, высокая, прямая, красивая, гладкие волосы уложены на шее узлом. — Девчонки! — сказала она. — Вот жизнь катится вперед, и все-таки самый лучший день в году — это тот, когда мы собираемся вместе. Давайте первый бокал выпьем не за Райку, она подождет, а за нашу встречу…
— Ура!
— За встречу…
И в это время раздался звонок — один длинный, два коротких, так звонили только к Райке. Девчонки повскакивали с мест.
— Кто это может быть?
— Неужели Ветка приехала, успела все-таки…
В коридоре хлопнула дверь, раздался какой-то скрип и грохот, изумленные вопли, и в комнату, торжественно толкая перед собой коляску, вошла длинная, румяная, нелепая, уже позабытая за эти годы Танька Яковлева. А в коляске сидел толстый белобрысый нарядный ребенок весь в голубом.