Как ты ко мне добра…

Калинина Алла Михайловна

— Да.

— Ну, вот видишь, тем более. — Он вздохнул и сразу же засмеялся. — А здорово мы повеселились, правда? Я тебе потом все дорасскажу, мы с тобой, как выберется время, еще куда-нибудь закатимся, ладно?

Дружба с Гореликом неожиданно захватила Вету, ей было с ним легко, он обладал удивительным даром жизнелюбия и непосредственности, умением отбрасывать от себя все, что мешало ему жить, веселиться, дышать, как ему нравилось. Он был чудесным приобретением. В институте он не скрывал их дружбы, ловил Вету в коридорах, весело подхватывал под руку, а на лекциях, на которые она теперь аккуратно ходила, без зазрения совести обращался только к ней и вообще не отрывал от нее глаз.

Это сразу же стало темой беззлобных анекдотов его любили.

Они встречались чуть ли не каждый день, болтали, бродили по улицам, подолгу засиживались в кафе и ресторанах, в которых Горелик знал все ходы и выходы и всегда доставал столик. Вета возвращалась домой все позднее. Она хотела и не умела рассказать Роману об этих забавных отношениях, что-то в них было все-таки не так, и она боялась, что Роман ее не поймет. Но она не делала ничего плохого, просто ей было весело и интересно в этом театре одного актера, который обращался только к ней и старался для нее одной. Она, конечно, понимала, что вечно так продолжаться не может, но к чему было думать об этом сейчас, вот так сразу…

Однажды Горелик таинственно потащил Вету в глубину темных и гулких коридоров.

— Я хочу о тобой поговорить, — шептал он. — Слушай, как мы с тобой будем встречать Майские праздники?

Вета смутилась.

— Да что вы, Борис Захарович, в праздники я занята. У меня семья. Ну, чего же вы обиделись? У нас впереди вся жизнь.

— Ах, брось! Это только так кажется — вся жизнь. А потом хватишься, а все уже кончено, ты опоздал…

— Куда опоздал?

— Откуда я знаю — куда? Куда-нибудь. Когда не ценишь того, что посылает тебе судьба… Сейчас я расскажу тебе одну историю из моей жизни. Пойдем-пойдем, я тебя провожу.

Они вышли из института. День был сияющий, ослепительный, почти жаркий, в синем небе плавились легкие белые облачка, и сразу захотелось расстегнуться, зажмуриться, подставить лицо солнцу, ни о чем не думать.

— Благодать какая, — сказал Горелик, — видишь, как хорошо, что я тебя вытащил. Ну так вот, слушай. — Он подхватил ее под руку. — Все началось на выпускном вечере. В те времена я преподавал в техникуме, и выпускники у нас были совсем еще мальчишки и девчонки, по семнадцать — восемнадцать лет. Из преподавателей они позвали только двоих — меня и еще одного, мы были у них любимчики. На столе были закуски, обязательный винегрет и даже водка. Ребята окружили меня толпой и усиленно подталкивали к одной девчушке, такой черненькой и довольно милой. А, надо сказать, в те годы я ушел от жены и гулял холостяком, но все-таки ухаживать за этим ребенком мне просто не пришло бы в голову, Я даже спросил ее: «Тебе не скучно будет весь вечер сидеть со мной?» А она ужасно покраснела, вскинула голову и сказала: «А я только из-за вас и пришла». И я целый вечер болтал с ней, но принял все за шутку. А потом я вообще забыл о ней.

Но в сентябре она вдруг пришла в техникум. Мне сказали, что меня ждут. Я вышел из лаборатории и увидел в темном тупике в конце коридора девичью тень. Не знаю уж, каким чутьем, но я сразу понял, что это она. И она мне сказала очень сердито: «Мне надо с вами поговорить». И я ответил ей: «Иди на улицу и жди меня там. Я скоро кончу и выйду».

Когда я вышел, она ходила под забором взад и вперед и сжимала сумочку своими тонкими пальцами. «Вы, наверное, спешите домой, — сказала она, — я вас немного провожу». И мы пошли рядом по улице.

«Зачем ты пришла?» — спросил я ее, и она мне ответила: «Вы же знаете, я вас люблю». — «Это все глупости, девочка, милая, — сказал я, — ты так, наверное, влюблялась в школе в учителя рисования». — «Да, влюблялась, — ответила она, — но не так,

и я не девочка, я любила и знаю, что такое любовь». — «Но ведь я женат, — ответил я в смятении, — у меня жена и дочка». — «Я знаю, — говорит она, — но, может быть, вы полюбите меня больше, у вас ведь не все ладится, правда?» — и она посмотрела на меня чистыми детскими серыми глазами. И скажу тебе честно, она мне очень нравилась. Мы ходили с ней в театр, потом несколько раз в ресторан, и она все смотрела на меня и ждала — слова, жеста, взгляда, чего-нибудь, чтобы прильнуть ко мне и любить меня. А я не мог, мне казалось, она не понимает, что творит, она была на семнадцать лет моложе меня, вдвое моложе, и я берег ее. Но ты думаешь, это было ей нужно? Она смеялась надо мной, она ругала меня и ненавидела, и наконец я сдался. И тогда она спросила меня: «Скажи, зачем тебе надо было так долго мучить меня?» И я ничего не мог ей ответить, я не знал, я не понимал этого. Вот так!

Пока Горелик рассказывал, все вокруг переменилось, сгустились облака, солнце заволоклось серой пеленой, подул ветер, холодный, колючий, и снова Вета увидела мелкий, стремительный, искристый снег. Она вздрогнула зябко и застегнула пальто.

— По чести сказать, я не поняла, к чему вы мне сейчас все это рассказали. И какой был конец у этой истории?

— Самый простой. Она вышла замуж. — Горелик улыбнулся, снял очки и протер их. — Ты знаешь, это было для меня большим горем. Мне казалось, что она обманула меня. Но она сказала, что была мне верна. «Просто я поняла, что ты никогда не женишься на мне», — сказала она. «Но ведь ты знала это с самого начала». — «Ничего я не знала, я надеялась». — «Мы еще увидимся?» — спросил я. «Может быть», — ответила она. Но больше она не приходила. Я ее потерял, вот в чем вся соль. Понимаешь? Я ее потерял!

— Господи, Борис Захарович! Какое странное направление приняли наши беседы. Не надо, прошу вас, не надо, я слишком дорожу нашей дружбой. Мы прекрасно встретим праздники в кругу семьи, а потом вы мне расскажете еще сто историй, всю вашу жизнь, день за днем. Ну, не сердитесь. Ну! До завтра?

Она довольна была, что вот сегодня придет домой пораньше.

Едва она открыла дверь, Роман вышел ей навстречу и встал в дверях, прислонившись плечом к притолоке, высокий, узкоплечий, серьезный.

— Вета, я хочу с тобой поговорить.

— Да?

— Только ты не подумай, что это минутное настроение, я давно все обдумал. Ты знаешь, как я люблю тебя, это неизменно, но для того чтобы тебя сохранить… для того чтобы что-то сохранить, нам надо на время разъехаться…

— Как — разъехаться?

— Конечно, я мог бы уйти сам, но здесь мама, вы с ней не особенно ладите, поэтому, я думаю, лучше тебе пока побыть у Юлии Сергеевны… И тогда, если ты почувствуешь… если ты захочешь вернуться… тогда мы попробуем начать все как-нибудь по-другому… Пойми меня, я больше так не могу жить. Я знаю, у тебя кто-то есть, какое-то увлечение, я не осуждаю тебя; наверное, в нашей безрадостной жизни это тебе необходимо…

— Рома, что ты говоришь?

— Не перебивай меня, я боюсь, что у меня не хватит мужества, но я должен сейчас все тебе сказать, все, что я думаю об этом. Я знаю, ты ко мне хорошо относишься… по-своему… Но мне этого мало, я хочу другого, я хочу…

— Рома, у меня ничего нет с этим человеком, это чисто дружеские отношения, поверь мне, мне просто с ним интересно, вот и все. Я в любую минуту могу это прекратить…

Роман вдруг застонал, сжал зубы и стал катать головой по дверному косяку.