Как убивали Сталина
Шрифт:
Весной 1957 года сын Хрущева Сергей женился. На даче Хрущева устроили свадьбу. Крепко выпили и произносили речи. Выступил и Хрущев. Как всегда хорошо рассказал о своей родословной, тепло вспомнил свою маму, а затем как-то вскользь уколол Председателя Совета Министров СССР Булганина. В другое время Булганин промолчал бы, а тут неузнаваемо вскипел и довольно резко сказал: «Я попросил бы выбирать выражения…»
Присутствовавшие поняли: Булганин озлоблен против Хрущева. Догадка подтвердилась. Как только кончился обед, Молотов, Маленков, Булганин, Каганович уехали к Маленкову на дачу. Хрущев понял, что Булганин переметнулся в стан его противников и был явно озабочен их усилением.
После того, как ушли Молотов, Маленков, Булганин, Каганович,
Я видел, что Кириченко пьян, но сразу же насторожился: «Я тебя не понимаю, куда ты клонишь?»
Кириченко: «Ты что, не видишь, как злобно они разговаривали с Хрущевым? Они — решительные и озлобленные люди… Дело может дойти до серьезного…»
Мне показалось, что Кириченко завел разговор не от своего ума, что подтверждалось следующими его словами: «В случае чего, мы не дадим в обиду Никиту Сергеевича…»
…Утром 19 июня (Здесь Жуков скорее всего не точен, так как по документам это могло быть не позднее 18-го. — НАД.) мне позвонил Маленков и попросил заехать по неотложному делу… Маленков встретил меня очень любезно и сказал, что давно собирался поговорить со мной по душам о Хрущеве. Он коротко изложил свое мнение о якобы неправильной практике руководства со стороны Первого секретаря ЦК Хрущева, указав при этом, что Хрущев перестал считаться с Президиумом ЦК, выступает на местах без предварительного рассмотрения вопросов на Президиуме. Хрущев стал крайне грубым в обращении со старейшими членами Президиума. В заключение он спросил, как лично я расцениваю создавшееся положение в Президиуме ЦК…
Я спросил его: «Вы от своего имени со мной говорите или?..»
«Я говорю с тобой как со старым членом партии, мнение которого ценю и уважаю…»
Я понял, что за спиной Маленкова действуют более сильные личности, Маленков явно не раскрывает настоящей цели разговора со мной…
Я сказал Маленкову: «Советую вам пойти к Хрущеву и переговорить с ним по-товарищески. Уверен, он вас поймет».
«Ты ошибаешься, — возразил Маленков, — не таков Хрущев, чтобы признать свои действия неправильными, тем более исправить их».
Я ему ответил: «Думаю, что вопрос постепенно утрясется». На этом мы и разошлись. Через несколько часов меня срочно вызвали на заседание Президиума ЦК…
Открыв заседание, Хрущев спросил: «О чем будем говорить?» Слово взял Маленков: «Я выступаю по поручению группы товарищей членов Президиума. Мы хотим обсудить вопрос о Хрущеве, но поскольку речь будет идти лично о Хрущеве, я предлагаю, чтобы… председательствовал не Хрущев, а Булганин».
Молотов, Каганович, Булганин и Первухин громко заявили: «Правильно!» Так как группа оказалась в большинстве, Хрущев молча освободил место председателя…
Булганин: «Слово имеет Маленков». Маленков подробно изложил все претензии к Хрущеву и внес предложение освободить Хрущева от обязанностей Первого секретаря.
После Маленкова слово взял Каганович. Речь его была явно злобная, он сказал: «Ну, какой это первый секретарь, в прошлом он троцкист, боролся против Ленина, политически он малограмотный, запутал дело сельского хозяйства и не знает дела в промышленности…»
Обвинив Хрущева в тщеславии, Каганович предложил принять предложение Маленкова об освобождении Хрущева… и назначить его на другую работу. Молотов присоединился к тому, что было сказано Маленковым и Кагановичем. Против принятия этого решения выступила группа: члены Президиума Микоян, Суслов и кандидаты в члены Президиума (без права голосовать) Фурцева, Шверник и я. Мы были в меньшинстве. Чтобы оттянуть время для вызова отсутствующих членов Президиума (Кириченко и Сабурова), мы внесли предложение ввиду важности вопроса сделать перерыв до завтра и срочно вызвать всех членов Президиума… Видя, что дело принимает серьезный оборот, Хрущев предложил созвать Пленум ЦК. Группа отклонила это предложение, сказав, что вначале снимем Хрущева, а потом можно будет собрать Пленум. Я видел выход из создавшегося положения только в решительных действиях. Я заявил: «Категорически настаиваю на срочном созыве Пленума ЦК. Вопрос стоит гораздо шире, чем предлагает группа. Я хочу на Пленуме поставить вопрос о Молотове, Кагановиче, Ворошилове, Маленкове. Я имею на руках материалы о их кровавых злодеяниях вместе со Сталиным в 37–38 годах, и им не место в Президиуме ЦК и даже в ЦК КПСС. И если сегодня группой будет принято решение о смещении Хрущева… Я не подчинюсь этому решению и обращусь немедленно к партии через парторганизации вооруженных сил».
Это, конечно, было необычное и вынужденное заявление. Я хотел провести психологическую атаку на антипартийную группу и оттянуть время до прибытия членов ЦК, которые уже перебрасывались в Москву военными самолетами. После этого моего заявления было принято решение перенести заседание на третий день, и этим самым группа проиграла затеянное ими дело против Хрущева. Если мне тогда говорили спасибо за столь решительное выступление, то через 4 месяца я очень сожалел об этом своем решительном заявлении, так как мое заявление в защиту Хрущева обернули в октябре 57-го года против меня…
В конце октября, в день возвращения из поездки в Югославию и Албанию, меня сейчас же пригласили на Президиум ЦК. После обличительных заявлений Хрущева и Суслова взял слово Микоян: «Меня до сих пор волнует одна фраза, сказанная Жуковым по поводу антипартийной группы. Жуков тогда сказал: «Если будет принято решение, предложенное Маленковым, то он, Жуков, не подчинится этому решению и обратится к армии. Как это понимать?»
Я тут же ответил, да, это было сказано… «Значит, вы сознательно об этом говорили, — сказал Микоян, — а я думал, что вы тогда оговорились». «Вы что, забыли обстановку, которая тогда сложилась?» — ответил я Микояну. (В первый и второй день борьбы с антипартийной группой Хрущев был как-то деморализован, держался растерянно. Видя, что я решительно встал на его защиту и члены Президиума, и члены ЦК потянулись ко мне, сделав меня как бы центральной фигурой события, Хрущев растроганно сказал: «Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебе этого никогда не забуду». Я его успокоил: «Никита, если группа Маленкова-Молотова рискнет прибегнуть к насилию, мы к этому будем готовы». И Хрущев ответил: «Делай все. Что считаешь нужным…»)
Затем (это уже в октябре) выступил Брежнев. Он наговорил, что было и чего никогда не было, что я зазнался, что я игнорирую Хрущева и Президиум, что я пытаюсь навязать свою линию ЦК… А Хрущев сказал: «Есть мнение освободить товарища Жукова от должности министра обороны… Есть также предложение провести Пленум ЦК, где рассмотреть деятельность товарища Жукова».
Предложение было, конечно, принято единогласно… Я почувствовал, что Хрущев, Брежнев, Микоян, Суслов и Кириченко решили удалить меня из Президиума ЦК. Видимо, как слишком непокорного и опасного политического конкурента, освободиться от того, у кого Хрущев оставался в долгу со времени борьбы с антипартийной группой. Эта мысль была подтверждена речью Микояна на Пленуме, где он сказал: «Откровенно говоря, мы боимся Жукова…»
От автора. Здесь уместен небольшой комментарий. Переживая истинное отношение к себе Хрущева и Микояна, Жуков, скорее всего, вспомнил и еще одно свое заявление, в котором в порыве выступления против «антипартийной группы» сделал очень неосторожный намек, сказав: «Товарищи! Весь наш народ носил Молотова, Кагановича, Маленкова в своем сердце как знамя, мы верили в их чистоту, объективность, а на самом деле вы видите, насколько это грязные люди. Если бы только народ знал, что у них на руках невинная кровь, то их встречал бы народ не аплодисментами, а камнями. Я считаю, надо… потребовать объяснений от Маленкова, Кагановича, Молотова за их злоупотребления властью, за антипартийные дела. Нужно сказать, что виновны и другие товарищи, бывшие члены Политбюро. Я полагаю, товарищи, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, и я уверен, что мы будем и впредь за чистосердечное признание признавать их руководителями».