Как влюбиться без памяти
Шрифт:
Адам пошарил по стене, нашел выключатель и зажег свет.
— Ну и ну!
Мы вошли и огляделись.
Вдоль стен — комната была размером десять на десять футов — стояли стеллажи, до потолка заставленные обувными коробками. На каждой коробке указан год, начиная с 1954-го в нижнем левом углу и заканчивая верхним правым, где стояла дата десятилетней давности.
Амелия наклонилась и взяла первую коробку.
— В этом году они поженились, — пояснила она, открыв крышку.
Внутри оказалась свадебная фотография ее родителей и засушенный цветочек из букета невесты. А еще приглашение на свадьбу, молитвенник со свадебной церемонии,
— Господи, они сохранили буквально все! — Амелия осторожно провела рукой по полкам и остановилась на последней коробке. — Это год, когда умер папа. Наверное, это он за всем здесь следил. — Она печально вздохнула, улыбнулась при мысли о том, как он собирал эту коллекцию, а потом нахмурилась, обиженная тем, что родители держали ее в тайне.
Она протянула руку, взяла наугад первую попавшуюся коробку и углубилась в ее содержимое, потом еще одну и еще. Она исследовала их, иногда радостно вскрикивая, узнавая какие-то приметы из прошлого, хранившие память о жизни ее родителей и ее самой. Ее школьное сочинение, ленточка, в которой она пошла в первый класс, молочный зуб, завиток волос, сбереженный после ее первого похода в парикмахерскую, письмо, которое она написала отцу, когда ей было восемь лет, и где просила у него прощения после какой-то ссоры. Я было подумала, что нужно оставить ее здесь одну, чтобы она могла спокойно предаться воспоминаниям, но потом решила, что Амелии нужен кто-то, с кем эти воспоминания можно разделить, и, поскольку Адам не проявлял никаких признаков нетерпения, мы остались. На самом деле Адам, казалось, был даже тронут тем, что увидел, и я понадеялась, что эта комната, наполненная вещественными свидетельствами любви, может благотворно на него повлиять.
Амелия нашла старую фотографию и с улыбкой показала ее нам.
— Это в Австрии, в горах. Там у моего дяди был дом, и родители ездили к нему каждый год до моего рождения. Я увидела снимок и стала проситься съездить к нему, но мама уже болела и это было невозможно.
— Ты была маленькая, когда она заболела? — спросил Адам.
— Мне было двенадцать, когда у нее случился первый инсульт. Но и до этого она всегда всего опасалась. Стала очень нервно относиться к идее поездок после того, как я родилась. Наверное, это материнство так на нее повлияло.
Она посмотрела на нас, ища подтверждения своей мысли, но мы ничего не могли ей сказать, поскольку оба росли без матери.
— Никогда бы не подумала, что они способны на такое — хранить каждую мелочь, — задумчиво произнесла Амелия.
— Непонятно, почему они скрывали это от тебя, — пробормотал Адам скорее самому себе, чем Амелии.
Он не сразу понял, что сказал вслух то, о чем мы все думали, и поспешил исправить оплошность:
— Как замечательно, что они все это сберегли!
Но было поздно. Амелия глубоко задумалась. Ясно было, что он назвал проблему проблемой: ее родители не хотели, чтобы она знала о существовании этой комнаты. Почему?
— Амелия, — позвала я. — Ты как? Все в порядке?
Как будто очнувшись от забытья, она принялась поспешно опустошать стеллажи в поисках чего-то, о чем, кажется, уже догадалась и теперь не желала попусту терять ни секунды. Она торопливо просматривала
— А что ты ищешь? — спросила я. — Мы можем помочь?
— Год, когда я родилась. — Она встала на цыпочки и просматривала даты на верхних коробках.
— Семьдесят восьмой, — сказала я Адаму. Он под метр восемьдесят пять, ему проще искать наверху.
— Есть, — сказал Адам, извлекая с полки пыльную коробку.
Амелия поспешно бросилась к нему, выхватила драгоценную находку, но второпях случайно сбила крышку, и все, что было внутри, разлетелось по комнате. Мы стали осторожно ползать на коленках, подбирая каждую бумажку, и случайно столкнулись с Адамом лбами.
— Ой, — засмеялась я, а он потер мне ушибленное место.
— Прости, — нежно извинился он, заглядывая мне в лицо.
Я таяла под взглядом его синих глаз. Я бы с радостью провела с ним всю свою жизнь в этой комнатке, хранящей столько любви и тепла. Эти мысли волновала и возбуждали. Как же это прекрасно — снова ощутить себя влюбленной, а то я уж начала бояться, что больше никогда не смогу пережить ничего похожего на истинную страсть. Но вот оно, это волшебное ощущение, наполняющее каждую мою клеточку радостью жизни, стоит ему только посмотреть на меня. Тут я вдруг вспомнила, как все обстоит на самом деле, и, резко отшатнувшись, переместилась в другой угол.
— Все хорошо? — ласково спросил он.
Я кивнула.
— Я рад, — произнес он с еле заметной улыбкой, и меня окатило жаркой волной от макушки до кончиков пальцев.
Я совсем потеряла голову, как вдруг поняла, что моя подруга подозрительно затихла. Сперва я решила, что Амелия наблюдала за нами, но потом посмотрела на нее и увидела, что по щекам у нее бегут слезы. Амелия держала в руке какое-то письмо.
Я вскочила с пола.
— Что случилась? Почему ты плачешь?
— Моя мама, — она протянула мне исписанный листок, — была мне не родная.
Амелия, милая моя доченька, прости, что я не смогла позаботиться о тебе, как должна была. Когда ты подрастешь, то поймешь, что я решилась это сделать только из любви к тебе. Я верю, что Магда и Лен будут очень-очень сильно любить тебя. А я тебя никогда не забуду.
На кухне у Амелии я еще раз прочитала вслух эту коротенькую записку. Элейн молча сидела в углу, а Амелия нервно ходила взад-вперед. Ее шок сменился сначала горькой печалью, а потом обидой и гневом, и мы с Элейн просто не знали, что ей сказать. Элейн перебирала вещи, которые лежали в коробке: погремушку, детские пинетки, вязаную кофточку, платьице…
— Они все ручной работы, — сказала она, и Амелия встала как вкопанная.
— И что? — отрывисто бросила она. — Чего сейчас об этом говорить?
— Ну, такие кружева делают в Кенмэре.
— Да кого волнует, где их делают?
— Просто больше их почти нигде не найдешь, даже в наши дни. Значит, в семидесятые они точно были куплены там.
Амелия нахмурилась и внимательно на нее воззрилась, постепенно начиная понимать, к чему та клонит.
— Нет-нет-нет, — встряла я, чтобы они даже не обсуждали этого. — Нам не важно, откуда эти вещи. Их мог сделать кто угодно и где угодно, неужели ты не понимаешь этого, Элейн? И мы не должны вселять в Амелию бессмысленные надежды найти ее настоящих родителей.