Как вольный ветер
Шрифт:
Даже тем из них, кто принял католичество, в церкви отводилось специальное место, где они должны были молиться отдельно от других, а святую воду разрешалось брать только особой палочкой.
Покончив с ужином, цыгане затянули песню. Начали женские голоса, через некоторое время к ним присоединились чарующие звуки скрипки. В искусных руках паренька лет шестнадцати инструмент выделывал чудеса.
— Это мой внук! — гордо сказал барон. — Настоящий музыкант. Сердцем играет!
— Где он так выучился? — спросила Вальда.
Цыган
— Он с этим родился. Музыка у нас в крови. Вот посмотрите, как станут плясать наши девушки, когда приедем в Сент-Мари. Никто с ними не сравнится!
К скрипке добавилась свирель. Женский хор зазвучал слаженнее и громче, в него вступали все новые голоса. Лирическая, любовная песня превращалась в стройный, пышный и торжественный гимн, который чудесным образом сочетался с красотой опустившейся на землю ночи, с блеском звезд над головами поющих.
Вальде подумалось: вот бы здесь сейчас оказаться вместе с тем, кого любишь! Невозможно представить ничего романтичнее! При свете звезд, под волнующие кровь звуки цыганской музыки быть с тем, каждое прикосновение которого рождает в тебе ответный трепет! Растревоженное необычной обстановкой воображение девушки нарисовало картину такую живую и красочную, что, казалось, еще чуть-чуть — и она превратится в реальность. Забыв обо всем, Вальда уносилась на волнах фантазии…
Но вот сидевшая перед огнем Пхури-Дай поднялась с места и, прихрамывая, тяжело двинулась прочь.
— Пора спать, — сказала она. — Вам, мадемуазель, тоже надо лечь пораньше, ведь на рассвете — снова в путь.
— Да-да, иду, — очнулась от грез Вальда.
Пожелав старшим спокойной ночи, она забралась в свою кибитку, поставленную рядом с повозкой «тетушки», несколько особняком от прочих, и начала устраиваться на ночь.
Внутри импровизированный домик был обставлен с походной простотой. На полу лежал матрац, а на нем — два одеяла и подушка с льняной наволочкой. Кругом была чистота и пахло травами, пучок которых свисал с потолка. Тяжелый, наподобие одеяла, полог завешивал вход, а под потолком располагалось маленькое оконце, прикрытое ситцевой шторкой. Имелось также несколько полок, всю утварь с которых на время движения убирали.
На застеленном циновкой полу Вальда обнаружила приготовленные специально для нее тазик и кувшин с водой и оценила этот жест гостеприимства — сами цыгане мылись в ручье или у колодца. Скинув свою красную юбку и вышитую блузку, девушка на миг задумалась: снимать ли все остальное? Цыганка бы этого делать, конечно, не стала, но зачем бы ей, Вальде, менять свои привычки и вести себя иначе, чем дома?
Надев ночную рубашку, она скользнула под одеяло и подивилась неожиданному удобству матраца.
Дома девушка всегда молилась перед сном, встав на колени подле кровати. Она решила не отступать от этого правила и сейчас. Но поскольку здесь кроватью служил пол, она стала произносить слова молитвы, просто лежа под одеялом.
Она просила, чтобы господь послал ей храбрости, сохранил целой и невредимой и помог не быть обнаруженной раньше времени.
— Помоги мне, боже, — шептала она, — доказать отчиму, что у меня достаточно умения и рассудительности, чтобы жить своим умом. А еще помоги мне встретить человека, который будет любить меня, а не мои деньги. — Произнося эту, последнюю, просьбу, девушка почувствовала, что она-то и есть самая главная.
Ну, в самом деле, как без ошибки распознать, что кроется за цветистыми словами любовных признаний? Не относятся ли они скорее к приданому невесты? А сама невеста, быть может, является не более чем неизбежным дополнением к своим деньгам? Как проверить, что чувствовал бы тот же самый человек, не будь у его избранницы ни гроша?
— Имей мой отец еще и сына, — рассуждала Вальда, — все было бы куда проще. Львиная доля наследства досталась бы моему брату, а я получила бы ровно столько, сколько необходимо для безбедной жизни.
Она решила, что если выйдет замуж, то постарается иметь побольше сыновей.
Уже в полусне девушка тихонько засмеялась:
— Сначала надо найти им отца.
— Каждый находит себе пару. Таков уж закон природы, — прозвучал откуда-то голос Пхури-Дай.
Вальда уснула.
Утро выдалось пасмурным и зябким. Едва рассвело, табор тронулся в путь. Горячий чай придал Вальде бодрости, приятным теплом разлился по телу. Из-за спешки пришлось пить его по-цыгански — из блюдечка. К чаю подали кукурузную лепешку, смазанную маслом. А тем временем Пхури-Дай уже взялась за поводья и двинула свою повозку вслед за повозкой барона.
Возделанные земли сменились влажной, болотистой местностью. На травянистых участках буйно цвели ромашки, клевер, синий касатик, разноцветные дикие гладиолусы. В тех местах, что меньше использовались для выпаса, пышно разрослась бирючина — вечнозеленое растение с узкими, темно-зелеными листьями.
Поражало и обилие птиц. Тут был настоящий птичий рай. Вальда впервые увидела сразу белых и пурпурных цапель, чернокрылых ходулочников, золотистых ржанок и множество другой болотной пернатой живности. «Все они недавно вернулись из жарких краев», — пояснила Пхури-Дай, поймав любопытствующий взгляд девушки.
— Я мечтаю увидеть фламинго, — сказала та, трепетно вглядываясь в гладь озер и надеясь заметить там нежно-розовое облако. Именно так, говорили ей, должна выглядеть стая этих редких птиц, которые во Франции водились только на территории Камарга.
Цыганский караван двигался все дальше и дальше, не делая даже обеденного привала. Правда, тетушке и ее гостье принесли неизменный чай и лепешки, намазанные чем-то вроде мясного паштета, очень вкусного, но из мяса какого животного — Вальда так и не сумела определить. Спросить же не решилась, опасаясь, что это окажется еж.