Как воспитать ниндзю
Шрифт:
Вместе с Мари мы отправились на охоту за бабушкой с альфонсом. Нам надо было понаблюдать их в жизни, усвоить голос, привычки, характер; если можно – узнать знакомых и близких, увидеть их в лицо, определить, какой линии поведения объект обычно держится. Меня обычно считали ведьмой за то, как я мгновенно входила в роль любого человека просто с ходу, прямо меняясь на ходу, меняя голос, привычки, движение, даже мышление – все.
Но ведь этому учат. И не только в школах ниндзя, но и очень многие профессиональные актеры входят в роль буквально с голоса – просто понаблюдав
Я имею в виду, это происходит без участия рассудка, даже без анализа специальных там выделенных черт, когда у тебя очень долгий опыт. В буквальном смысле миллионы перевоплощений. Как у японского ниндзя, то есть шпиона. И где постоянный отбор. Ибо, если б я не угадала правильно характера имитируемого, способа и манеры общения с людьми, с близкими, с друзьями, то я бы погибла. Отличный стимул напрягать ум и заставить все внутренние силы работать с наивысшим напряжением, когда за тобой по пятам идет смерть.
Но и простые актеры, я много раз видела, доходят до такой степени, когда просто перенимают детали, голос, походку даже вне участия разума.
То есть навык анализа, составления образа и подражания ему стал уже автоматическим, бессознательным, так же, как мы ходим или говорим бессознательно – это уже не занимает мышление.
К тому же, как не обидно для большинства людей, загадок от профессионала обычно не остается. Ты читаешь, что собой представляет человек обычно с одного взгляда. А несколько минут дают о нем такое полное понятие, что даже неинтересно больше. И нет тут особо обидного, когда у тебя знание миллионов людей – просто за тобой настолько большой багаж знания и опыта, что словно читаешь признаки. За которыми, благодаря твоему опыту, ты словно видишь скрытые страницы души и истории человека.
Ты просто видишь скульптуру души человека, как это я называю. Потому почти мгновенно ухватываешь, какие отношения связывают этого человека с кем-то, ты видишь тысячи признаков и особенностей характера там, где другие не ухватят и одной.
Так многие китайцы по пульсу человека определяют, чем он болен. Так мастер портной имеет глаз-ватерпас и лишь взглянув на клиента выкраивает тут же без всякого метра и измерений, одними ножницами, из ткани абсолютно точное до миллиметра изделие, не меряя ни человека, ни даже ткань. И получает ведь абсолютно точный результат аккурат в пору – я видела это не раз на китайских Мастерах. И режет по ткани, сняв глазом мерку, даже не черкнув угольком – настолько он уже выработал точность глаза и руки.
Врачи, которые точно определяли с одного взгляда по лицу болезнь и вылечивали больного; сапожники, с одного взгляда видящие не только размер ноги одетого человека, но и ее особенности, которые надо учесть, чтоб сделать обувь удобной; геологи, скользящим взглядом по местности определяющие полезные ископаемые; конюхи, буквальном угадывающие в жеребенке будущего победителя; стрелки, еще до выстрела не прицеливаясь словно видящие, куда уже попадет пуля, словно от дула упирает луч, и стреляющие из любого положения и любого оружия – сколько я их перевидала, этих настоящих Мастеров, чье искусство казалось профанам волшебным.
Тогда как никто не удивляется, что человек просто берет чашку со стола, а ведь этот жест требует тоже зрительной точности, когда идет рука – не большей на самом деле, чем оценить на глаз размер или вырезать ткань у портного. А уж точность бойца на мечах та вообще фантастическая, не говоря о точности резчика-ювелира, миниатюриста и тому подобных – а ведь никто этому уже не удивляется. Мастерство и знание, оно, как родной язык, становится незамечаемым – оно словно внутри тебя, ты его не замечаешь, ты даже не замечаешь, как им пользуешься.
Это уже работа сознания, которое работает внутри вне вмешательства активного «я»; точнее вне рассудочного конструирования, когда «я» оперирует уже с более высокими материями. Все, что освоено, становится незаметным, освобождая ум для новых обучений.
Мари говорила, что не может видеть мертвых людей из тех, которых собиралась имитировать. Ибо бессознательно это отпечатывается на образе, лицо становится мертвым, ибо она уже впитывает человека бессознательно, как растение воду.
Ей очень трудно имитировать человека, если она видела его смерть, и я считаю это недостатком плохого актерства – мои как раз продолжают жить в основном после смерти.
Объект имитации, который мы должны были копировать по решению отца, мы нашли, но радости это мне не добавило.
Он был слишком вызывающе характерен. Даже неестественен. Имитировать его было нельзя. Он привлечет внимание по любому. А королевской неприкосновенностью не обладает.
Я отвлеклась и потеряла Мари.
А вот группу младших чинов и солдат, которая кого-то явно искала, я бы сымитировала очень охотно. Саму себя я поискала бы с очень большим интересом. Тем более, что в группе было три красавчика и одна печальная женщина-дворянка, явно жена офицера, которая проверяла женщин-аристократок.
Впрочем, женщину я б не стала имитировать, ибо печальный образ ее еле держался в присутствии двух красавчиков-офицеров, а на самом деле она была вооружена, буйна, страстна. И, боюсь, что дети у нее будут одновременно и усатые, и томно-печальные.
Мари я нашла на ярмарке довольно быстро. Она была как раз около первого «объекта».
– Ничего себе! – даже присвистнула я.
– Это еще что, ты только посмотри, кого я играть буду! – с тоской и отчаяньем сказала Мари, тыкнув пальцем в бабушку.
– Ах!
Я даже помолчала от восторга, представив ее этим. Нет, не надо ей ничего говорить, пусть так и загримируется, я потом семь лет вспоминать буду.
– А за что они дерутся? – спросила я.
– Одно утешение, что мама будет вот этим... – злорадно ответила Мари.
– Без комментариев.
– А ты вот этим! – по лицу Мари разлилось довольство.
– Без комментариев! – сказала я, рассмотрев того, кем отцом мне назначено быть. Нет, явно решил над нами с Мари поиздеваться. Если я так оденусь, китайцы мне это будут вспоминать точно до смерти.