Как воспитать ниндзю
Шрифт:
Я вообще собирала талантов со всего мира, превращая их в гениев, а гениев – в своих прекрасных муз. Часто ценны даже не их произведения, а сами люди – как драгоценные камни твоего внутреннего света. Хотела бы я быть вдохновляющей Ипатией, собравшей вокруг себя лучшие умы и сердца мира! В последние шесть лет не было ни одного известного или неизвестного мирового гения в любой области, с кем бы я не подружилась под разными именами, кто бы ни работал на нас вольно или опосредовано, сознательно или бессознательно через чьи-то заказы. Гении тоже хотят есть. А у нас есть лучшие камни, лучшие краски, прекрасные
Здесь мы можем не скрывать камни, картины, мебель, серебро, ювелирные изделия, в отличие от обычных замков, в которых надо все же бояться ограбления. Впрочем, все наши замки, что строили или достраивали мы, имели вторую, третью и даже четвертую скрытую часть, где и хранились наши богатства и были реальные наши помещения, в которых мы жили. Найти мой рабочий кабинет изнутри ни прислуге, ни ворам было невозможно ни в одном замке.
Вот и этот шедевр подземной глубины делал гений, и я отдыхала душой... Но, увы, массы о нем вряд ли узнают... Богатство великих семей обычно скрыто так, что его никто не сможет найти и отнять – оно никогда не на виду и практически никому не известно. Огранить, подобрать, разместить камни – я даже представить не могу, как ему удается словно ткать из лучей эти облики и узоры...
Ценна – так зовут этого гения, который создает невозможное и непредставимое, что непредставимо и немыслимо создать.
Он, кажется, сам не знает... Ценна, одинокий мальчишка с бледным лицом и длинными волосами. С самого детства мальчик жил в окружении камней и складывал из них картины...
Я ходила, лаская пальцами родные стены... Всего одна свеча зажигала комнату огнем, похожим на дневной...
Мы не ценим стекляшки, а ценим искусство и красоту. В так отделанных подземных дворцах даже теплей душевно жить, чем наверху – они не давят душу, а их красота смягчает отсутствие солнца своей безумной пламенной жизнью...
Обычно темнота подавляет душу и жизнедеятельность, но, по странному стечению каких-то неведомых причин, такие живые дворцы с живым светом камней лишь животворят душу и жизнедеятельность.
Наоборот – зажжешь живой огонь, ибо тут есть камин и вытяжка дыма в продуваемые пещеры с просто чудовищной тягой, и душа просто радуется в миллионах лучах пламени, точно все в ласковом, веселом огне, ты сама в огне, все пылает, переливается миллионами языков... Даже простая свеча уже радует душу, а почему – один бог знает!
Попав в подземный замок, куда даже японский ниндзя не смог бы забраться, даже полк солдат не смог бы сюда выстрелить, даже армия не взяла бы этот замок – я отдыхала душой. Сначала часами размокала в безопасности в теплом, светящемся целебном источнике, который так приятно расслаблял усталое израненное тело...
А купальни переливались всеми цветами радуги, причем вода освещалась изнутри... Изумительно теплая... И, говорят, лечебная... Я могла часами нежиться тут или в других подобных местах после задания, отмокая душой, ранами и усталым телом...
А потом топала и топала мокрыми ногами босыми ногами по пластинкам изумрудной дорожки с распущенными волосами под ворчание мамы, что всегда требует вытереть ноги. Так хорошо хоть на мгновение не думать об убийцах и убийствах в родном тепле.
Наверное, мама и Мари поэтому так любят эти дворцы, здесь чувствуешь себя семьей, отдыхаешь душой. Даже когда расслабленная тащишься в свою комнату.
Вернее, это я подумала, что потащилась. А сама уснула прямо в воде в купальне. Благо спать в воде любого шиноби любого клана приучают с детства, еще до того, как младенец ходить начинает. Я видела слишком много специально обученных детей, спокойно спящих в открытом море даже во время шторма, чтобы вообще тревожится за это.
Ты просто выныриваешь во сне, когда тебе надо вдохнуть, не просыпаясь. А если волна, затаишь дыхание, а потом опять выдыхаешь так же после, даже не замечая. Выдох в воду, поднятие головы и прочищение носа от воды идет почти бессознательно. Пока вода на носу, я не вдыхаю. Я могу спать в море и плыть сутками. Проверено!
Отец все равно вытащил меня из воды, Мари растерла, завернула в полотенце...
Я даже не стала просыпаться, так устала, а родители не стали будить и трогать. Я даже сквозь сон испытала прилив любви к ним.
– Пусть поспит, – услышала я тихий голос отца, боящегося разбудить меня. – Может молодость победит, и она проснется, забыв. А то она не могла уснуть, что-то выкрикивала, кричала и даже плакала во сне всю ночь...
– Травма... – тихо сказала Мари, – наверное, он был ей симпатичен, и она была слишком открытой с ним... Она всегда словно открывается сердцем к симпатичным людям, будто одно сердце прямо глядит в глаза...
Дальше я не слушала, а полностью уснула. Я сладко спала. Я так сладко спала! Я была дома! Я так боготворю своих родных и любимых! Снилось мне наше недавнее появление в Лондоне. Оно произвело непонятное впечатление на людей...
Я – Эльф! Я – Эльф! Я – Эльф!
– Здоров, Пол! – сказал отец идущему навстречу лорду. Правда парик, пудра и мягкий полукруглый подбородок были отличием данного лорда.
– П-п-при-в-вет...
– Ты чего Пол? – удивился отец.
– П-п-привет... – тот истерически и сумашедше глядел на него во все глаза.
– Тебе плохо Пол?
– П-п-привет...
– Ты куда Пол!? – пораженно заорал отец, видя, что тот развернулся и убежал.
– Привет! – сказала я всем своим, хихикая.
Понятно, что такая встреча произвела абсолютно гнетущее впечатление на таких тонких людей, как я.
Мы шли дальше по этой улице, по которой прогуливались аристократы, но дальнейшее поведение людей было какое-то не правильное.
Исполненные внутреннего мира и ненарушимого добродушного довольства лица встречных знакомых и незнакомых лордов при виде нас вдруг начинали изменяться, дергаться, вздрагивать, дрожать, широко раскрываться, креститься, отступать в ужасе, метаться ошалелыми выпяченными глазами по сторонам, ничего не говоря и просто затравленно отступая. А два чинных и углубленных голландских дипломата дернули прочь так, сбрасывая на ходу неудобные предметы одежды, мешавшие шибко бегать, что аж засюрчало.