Как возникло человечество
Шрифт:
Перемешивание состава первобытных человеческих стад создавало благоприятные условия для эволюции морфологической организации человека. Каждое первобытное стадо можно в определенном отношении рассматривать как миниатюрную популяцию. А согласно данным генетики, наиболее благоприятные условия для быстрой прогрессивной эволюции создаются в тех случаях, когда большие популяции расчленены на значительное число полуизолированных небольших популяций (Дубинин, 1940а, с.58; 19406, с.297–298; Тахтаджян, 1957, с.601).
В процессе направляемого производством биосоциального отбора, в процессе исчезновения и возникновения, разделения и соединения первобытных стад шло формирование человека и общества. Направляемый производством биосоциальный отбор формировал человека как производительную силу и тем самым освобождал производственную деятельность от ее животной, рефлекторной формы. Направляемый производством биосоциальный отбор совершенствовал способность формирующихся людей управлять своим поведением, подавлять свои животные инстинкты и тем самым открывал возможность дальнейшего повышения уровня сплоченности первобытного стада. Тем самым биосоциальный отбор выступал и как необходимый момент процесса формирования человека как общественного существа, процесса формирования общественных отношений.
Но повышение уровня сплоченности первобытного стада не всегда обязательно предполагало совершенствование способности формирующегося человека подавлять свои биологические потребности, изменение морфологической организации человека. До определенного предела оно было возможно и без перестройки структуры мозга пралюдей. Вопрос о роли биосоциального отбора в таком повышении уровня сплоченности первобытного стада, которое не предполагало и не требовало изменения морфологии человека, несколько более сложен, чем вопрос о роли этого отбора в совершенствовании способности пралюдей подавлять свои инстинкты.
Можно полагать, что на первых этапах развития первобытного человеческого стада биосоциальный отбор был основным фактором, через посредство которого производство обуздывало зоологический индивидуализм и тем самым формировало человеческое общество и человека как общественное существо. В дальнейшем развитии производство наряду с обузданием зоологического индивидуализма через посредство биосоциального отбора начало все в большей степени обуздывать его прямо, непосредственно. Возможность такого прямого обуздания зоологического индивидуализма создавалась прогрессировавшим сплочением первобытного стада и соответственно возрастанием роли формирующейся коллективной воли — стадной морали. Большое значение имело также развитие такого средства закрепления, накопления и передачи опыта как язык и совершенствование способности человека управлять своим поведением и подавлять свои инстинкты.
Производственная необходимость в обуздании зоологического индивидуализма, проявляясь первоначально через посредство биосоциального отбора, а затем и прямо в человеческой практической деятельности, заставляла первобытное стадо обуздывать зоологический индивидуализм своих членов, заставляла предлюдей подавлять инстинкты друг друга и свои собственные. В процессе практического подавления инстинктов друг друга и своих собственных формирующиеся люди приходили к сознанию опасности для существования их самих и всего коллектива тех или иных действий, представляющих проявление того или иного животного инстинкта, к сознанию необходимости отказа от этих действий. Первой формой осознания необходимости подавления зоологического индивидуализма была коллективная воля, стадная мораль. Практика формирующихся людей по обузданию зоологического индивидуализма, миллиарды раз повторяясь, закреплялась в их сознании прежде всего нормами морали.
Возникшие как отражение производственной необходимости в подавлении и ограничении зоологического индивидуализма, как закрепление практики формирующихся людей по подавлению инстинктов друг друга и своих собственных, первые моральные нормы носили не столько позитивный, сколько негативный характер, представляли не столько предписания, как вести себя, сколько требования воздерживаться от определенных действий, в опасном характере которых убеждала практика. Первые нравственные нормы неизбежно были запретами. Негативный характер носила первая моральная норма, возникновением которой было положено начало формирования коллективной воли, нравственности. Этой нормой, как указывалось, был запрет создавать и иметь гаремы. Более или менее конкретное представление о том, что собой представляли первые моральные нормы, помогают составить данные этнографической науки.
Одной из важных категорий этнографии является понятие „табу". Это понятие не поддается краткому и четкому определению, ибо круг явлений, охватываемых им, довольно разнообразен. Термин „табу" прежде всего применяется для обозначения особого рода запретов совершать определенные действия и самих этих запретных действий. Кроме того, этот же термин применяется для обозначения особого рода состояний, в которых, по убеждениям примитивных народов, могут находиться люди и вещи, а также для обозначения людей и вещей, находящихся в таких состояниях. Второе значение термина „табу" неотделимо в большинстве случаев от первого, ибо состояние табу всегда связано с запретом совершения определенных действий по отношению к лицам и вещам, находящимся в состоянии табу, а если речь идет о людях, находящихся в состоянии табу, то и в запрете им совершать определенные действия, в их полной или частичной изоляции от остальных людей. Сущность табу, таким образом, состоит в запрете определенных действий. Поэтому она наиболее ярко проявляется в табу-запретах, являющихся первоначальной, исходной формой табу.
Если всякое табу есть запрет или связано с запретом, то не всякий запрет есть табу. Табу могут быть названы не все запреты, а лишь запреты особого рода. Черты, характеризующие табу, в достаточной мере выявлены в исследованиях целого ряда ученых (Hodson, 1906; Marett, 1909; Frazer, 1922b, 1931; Webster, 1927, I —111; Webster, 1942; Murphy, 1952; Steiner, 1956; Рейнак, 1919, 1926).
Одна из важнейших особенностей табу состоит в том, что этот запрет ничем не мотивируется и ничем не обосновывается. Ясно лишь одно: нарушение табу грозит опасностью, но какова природа этой опасности и почему совершение данного действия необходимо влечет ее за собой, — остается совершенно темным и непонятным. Нарушение табу не предполагает вмешательства с целью наказания нарушителя какой-либо разумной силы: естественной (коллектив) или сверхъестественной (дух, демон, бог и т. п.), установившей и санкционировавшей этот запрет и оскорблении тем, что его нарушили. Акт нарушения табу автоматически освобождает какую-то неведомую опасность, находившуюся до этого акта в скрытом, потенциальном состоянии.
Само существование табу необходимо предполагает наличие какой-то опасности, которая остается скрытой, потенциальной до тех пор, пока табу соблюдается. Как только происходит нарушение табу, опасность из потенциальной автоматически превращается в реальную, проявляется и нередко угрожает гибелью, причем чаще всего не только нарушителю, но и коллективу, членом которого он является. Табу порождено опасностью, поэтому оно всегда связано с чувством страха и ужаса перед его нарушением. Соблюдение табу — единственное средство избежать опасности. Сущность табу состоит, таким образом, в нейтрализации, предотвращении какой-то реально существующей, но неведомой опасности. „Табу, — писал С.Рейнак (1926, с.28), — это запрет, не мотивируемый, не сопровождаемый угрозами вмешательства законодателя и имеющий целью охранить людей от неведомых им опасностей, особенно же смерти".
Отмеченные выше особенности табу говорят о том, что подобного рода запреты не были намеренно введены людьми, осознавшими вред тех или иных действий, что они стихийно и бессознательно возникли в ходе практической деятельности.
У целого ряда народов, стоящих на довольно высокой ступени развития, в частности у полинезийцев, отмечены факты сознательной отмены старых табу и введения новых жрецами и вождями. Однако в данном случае имеет место не что иное, как использование старого института табу в целях укрепления власти имущей верхушки. Сознательно вводимые представителями господствующего слоя запреты являются табу лишь по форме. На атипичность такого рода табу указывали многие исследователи (Briffault, 1927, И, р.353–365; Webster, 1942, р.6–7; Steiner, 1956, р. 141). Все это дает основание не учитывать подобного рода факты при решении вопроса о сущности и происхождении табу.