Как же быть?
Шрифт:
Нет, местные жители знали, что фортуна — дама не серьёзная, с ней лучше не иметь дела, а вот владельцы игорных домов, наоборот, люди весьма серьёзные и с ними иметь дело тем более не следует. Ничего хорошего из этого не получится.
Куда же всё-таки девать прибавку? Так этого важного вопроса он в тот день и не решил. Было некогда. Подумав, что лишние деньги дают ему право пользоваться теперь мотороллером и в будни, он, закончив смену, заехал за Кенни.
— Ты что это раскутился? — поинтересовалась девушка, — Опять миллионером стал или делали передачу с заправочной станции?
— А ты распоряжение видела? Висит в главном холле. Нет?
— Я туда не хожу, — фыркнула Кенни, — Я ведь полезной работы не делаю, только бифштексы подаю!
— Ладно, не ворчи, — сказал Лори, небрежно заводя роллер. — Прибавку мне дали. Не знаю, куда деньги девать. Вот решил бензин покупать.
— Прибавку? Так что ж ты молчишь? Вот здорово! Лори, я так рада за тебя…
— Я и сам рад, — не выдержал Лори и широко улыбнулся. — Говорят, мы с Лемом хороший материал сделали, вот и дали.
Но тут всё же Лори понял, что перегнул, а с Кенни, бескомпромиссно честной и прямой, этого делать но следовало, и добавил:
— Ну, сама понимаешь, я-то сбоку припёку, а Лем молодец… Но вот видишь, и мне перепало, наверное, хорошо прожектора держал.
Но Кенни не смеялась. И тот день она была в лирическом настроении. Оголив свои красивые ноги, что вызывало неизменный восторженный свист всех встречных автомобилистов, обняв Лори за талию, она положила голову ему на спину и вся отдалась убаюкивающему ритму быстрой езды. Так они мчались по шоссе долго-долго, а прямые, цвета спелой ржи волосы Кенни развевались сзади, как кормовой флаг корабля.
Остановились в загородной молочной, чтоб съесть бутерброды и выпить пол-литровые кружки молока.
— Ты меня очень любишь? — неожиданно спросила Кенни, наклонясь к Лори через стол.
Молочная представляла собой стеклянный куб с расставленным в нём десятком столиков. Солнце пронизывало её насквозь. Золотистая пыль висела в воздухе. До боли в глазах сверкали грани стаканов. Стеклянные стены не мешали виду, и казалось, что сидишь посреди зелёных холмов, под голубым небом, что стоит протянуть руку — и можно коснуться невысоких кустов, высоких трав.
Влево от шоссе, извиваясь тяжёлой белой лентой, уходила вдаль старая дорога. Когда-то по ней брели тысячи бородатых людей, скрипели фуры, кричали дети. Люди брели в погоне за золотом. Теперь старая дорога была заброшена. Лишь изредка проносились по ней, поднимая тучи мучной пыли, машины какой-нибудь киностудии в погоне за экзотическим пейзажем или уже совсем ошалевшие и пресытившиеся номенклатурными достопримечательностями туристы сворачивали посмотреть: а что там?
Было в бесполезно уходящей вдаль дороге что-то печальное, жалкое и тоскливое, словно в древнем, отслужившем своё шарабане или в доживающей век слепой лошади.
К чему она, эта дорога, когда в мире столько красивого, интересного, радостного — например, любовь?
Ни для Лори, ни для Кенни, ни даже для добродушного Лукача не было секретом, что они любили друг друга, как любят в восемнадцать лет. Они частенько целовались украдкой. Да и не украдкой тоже. А вот само это слово «любишь» прозвучало сейчас впервые.
Кенни смотрела на него настойчиво, требовательно, она перегнулась через стол, и её серые глаза казались так близко просто огромными
Лори молчал, он немного растерялся и смутился.
— Конечно… очень.
— Что очень?
— Люблю очень…
— Кого любишь? Отвечай полной фразой, — строго потребовала Кенни.
Тебя люблю очень! — чуть не закричал Лори и испуганно оглянулся. — Чего это ты? — Он овладел собой. — Чего ты спрашиваешь? Ты что, не знаешь?
— Мало ли что я знаю. — Кенни стала поправлять причёску. — Я хочу, чтоб ты сделал официальное признание. А то вдруг потом откажешься? Имей в виду, у меня в клипсе магнитофон.
Она опять была весёлой и насмешливой. Лирический порыв миновал.
Потом они вышли из молочной и пешком пошли по сворачивавшей влево от шоссе старой белой дороге. Они брели долго, не торопясь, сняв туфли и погружая ноги в мягкую белую пыль, срывая и теребя зубами высокие степные травы, вдыхая запах жаркого песка, аромат степи, заглатывая свежий колючий ветерок.
У одного из холмов дорога раздваивалась. Остановились на развилке. Куда идти? Левая ветка уходила вверх на холм, она была каменистой и совсем запущенной. Правая — спускалась в лощину, по ней иногда ездили. «Ещё бы, — подумал Лори, — спускаться всегда легче, чем карабкаться вверх».
Куда же идти? Так вот и в жизни. Остановишься на перепутье, а дальше?.. В конце концов они повернули назад. Это был самый лёгкий выбор. На дороге так можно сделать.
Дошли до молочной, выпили ещё по стакану, сели на мотороллер и поехали обратно. В ту минуту их ничего не интересовало, кроме них самих. Весь мир уменьшился до этого мчавшегося по шоссе мотороллера. Мотороллер превратился сейчас в земной шар, летевший в безграничном космическом пространстве. Весь мир сейчас сосредоточился для них в их внутреннем мире… Для них.
Для всех остальных огромная и сложная жизнь продолжала существовать. Больше того, в ней происходили события, которые, к сожалению, имели непосредственное отношение к дальнейшей судьбе Кенни и Лори.
После скандала с конкурсами на крупнейших телецентрах страны независимая радиостанция Сто первого «Правдивые вести» начала кампанию по разоблачению аналогичных конкурсов, устраиваемых «Западом-III». «Правдолюбцы», как называли в журналистских кругах работников этой радиостанции, откопали кельнера из ресторана, который признался, что Усач заранее сообщил ему все вопросы и ответы. Он написал подробные показания. Но потом отказался от них.